Ватерлоо Шарпа
Шрифт:
Вторжение? Очень много времени из Франции не поступало никаких новостей из-за полного запрета Наполеона на зарубежные сношения, но молчание не свидетельствовало о немедленном вторжении, скорее служило целью скрыть точное место сосредоточения французских войск. Лучшие силы разведки войск союзников настаивали, что французы не будут готовы к вторжению до июля, и что их удар будет направлен на Монс, а не на Шарлеруа. По дороге через Монс до Брюсселя было ближе, а если падет Брюссель, Император сбросит британцев в северное море, а пруссаков — за Рейн. Для французов Брюссель означал победу.
Шарп спустился с дороги в долину и поехал между двумя пастбищами. Он повернул вправо, не желая
С гребня очередного холма он увидел еще группу французских драгун. Они были всего в полумиле впереди, но теперь на той же стороне реки, что и Шарп, и перекрывали ему путь к Шарлеруа. Они заметили Шарпа и пришпорили своих лошадей, поэтому Шарп развернул свою уставшую кобылу к северу и пустил ее в галоп. Он пересек дорогу и попал в маленькую долину, на которой росли перепутанные колючие кусты. Шарп пробился через них и снова повернул на восток. Впереди он увидел лес. Если он доберется до него, то затеряется среди деревьев и сможет наблюдать за дорогой с другой стороны леса.
Французы, не видя смысла преследовать одинокого всадника, не стали гнаться за ним. Шарп хлопнул по взмыленной холке кобылы.
— Давай, девочка! Давай!
Кобыла была шести лет от роду, понятливая и сильная, одна из тех лошадей, которых друг Шарпа Патрик Харпер доставил из Ирландии.
В лесу под огромными ветвистыми деревьями было прохладнее и намного тише. Носатый бежал рядом с лошадью. Шарп ехал медленно, ведя лошадь между древними деревьями и упавшими, покрытыми мохом, чурбанами. Задолго до того, как добраться до опушки, он понял, что это был не обычный рейд. Он понял это, услышав характерный незабываемый шум, который издает артиллерия на марше.
Он остановил лошадь, спешился и привязал поводья к ветви могучего вяза. Из седельной сумки Шарп достал кусок веревки с узлами, завязал ее вокруг шеи Носатого, достал из кобуры винтовку, взвел ее и тихонько пошел вперед. Поводок он держал в левой руке, а винтовку в правой.
Лес заканчивался прямо у пшеничного поля, спускающегося к дороге, над которой висела пыль. Шарп раскрыл подзорную трубу и направил на старого привычного врага.
Французская пехота в синих мундирах, вытаптывая пшеницу, шла по сторонам от дороги, сохраняя твердое покрытие для артиллерии. Это были двенадцатифунтовки. Каждые несколько минут пушки останавливались из-за какого-нибудь препятствия. Штабные офицеры ехали на отличных лошадях по краям дороги. С дальнего склона поля группа красных улан поехала по полю, оставляя в пшенице прямые вытоптанные дорожки.
У
Французы шли на север. Шарп насчитал восемнадцать батальонов пехоты и четыре эскадрона кавалерии, один из которых состоял из драгун, проехавших очень близко от лесной опушки, на которой он прятался, но никто из французов не взглянул налево и не увидел англичанина с собакой, лежащих в тени деревьев. Французские всадники проехали настолько близко от Шарпа, что он смог увидеть их cadenettes, косицы, особый знак отличия. Их экипировка выглядела новой и качественной, лошади были откормленными и хорошо ухоженными. В Испании французы загоняли своих лошадей до смерти, но эти войска были только что укомплектованы сильными и здоровыми животными.
Свежая кавалерия, восемнадцать батальонов пехоты и двадцать два орудия не были армией, но они, несомненно, таили угрозу. Шарп знал, что видит не простой кавалерийский рейд, хотя и не был уверен, что это настоящее вторжение. Возможно, это войско всего лишь уловка, с целью оттянуть силы союзников к Шарлеруа, пока основные силы французов, вдохновляемые присутствием самого Императора, атакуют в двадцати пяти милях к западу в Монсе.
Шарп отполз от опушки и осторожно забрался в седло. Теперь его задачей стало дойти до штаба союзников и доложить что французы пересекли границу и война началась заново. Шарп вспомнил Люсиль, которая оставила Францию, чтобы быть с ним. Она была приглашена на модный и дорогущий бал, который должен состояться сегодня вечером в Брюсселе. Все эти затраты теперь стали ничем, ибо Император переписал все планы. Шарп, ненавидевший танцы, улыбнулся своим мыслям, повернул лошадь и поскакал домой.
В двух милях от него, на улице Шарлеруа, у гостиницы «Бельвю», сидел Император. Кучер остановился подальше, а лошадь с белым седлом привязали рядом, чтобы проходящие солдаты думали, что Император едет верхом, а не в комфортабельной карете. Проходя мимо него, солдаты приветствовали его возгласами «Vive I’Empereur!». Когда барабанщики видели Императора, то их нудный и скучный барабанный бой сменялся веселыми ритмами. Солдаты не могли дотронуться до своего кумира, его охраняли гвардейцы в шапках из медвежьих шкур, но несколько солдат вышли, чтобы поцеловать его лошадь белой масти.
Наполеон не реагировал на такое почитание со стороны его солдат. Он молча сидел, закутавшись в плащ, несмотря на жаркий день, а лицо было скрыто шляпой, надвинутой на брови. Он сидел с опущенной головой и, казалось, его гений размышляет обо всем мире, хотя на самом деле Император спал.
Позади захваченного моста французы сбросили тело прусского пехотинца в реку Шамбр и оно медленно поплыло по течению на запад.
Кампания продолжалась уже шесть часов.
Шарп выехал из леса и направился к северо-западу. Уставшая лошадь прошла уже более двадцати миль по пересеченной местности, поэтому Шарп ехал достаточно неспешно. Солнце стояло высоко, и такого жаркого дня Шарп не мог припомнить даже в испанской кампании. Собака бежала впереди лошади и что-то без устали вынюхивала.