Вавилон. Пламя
Шрифт:
– Ну уж нет уж! – Тати развернулась. – Вместе до конца.
Девочка коротко кивнула и они кинулись с шумом и гамом будить сироток, большинство которых было младше них.
– Шевелимся! – подгоняла Тати заспанных детей. – Кто не успел тот опоздал!
С лестницы доносился возмущенный ропот монахинь. Они спускались вниз, и спускались быстро. Кто-то пронзительно завизжал – видимо, обнаружив замученную настоятельницу, привязанную к собственной кровати.
Тати, ведя за собой хвост из полуспящих сирот, рванула в сторону задней двери храма. Девочка замыкала шествие.
Тяжелая
Девочка оглянулась. Словно на застывшей масляной картине она увидела разъяренные лица трех стремительно приближающихся монахинь, схватившихся за подолы сорочек. Девочка закрыла глаза.
Резким пинком она вытолкнула последнего мальчика на улицу, после чего что есть силы рванула тяжелую дверь на себя, захлопывая ее. Тати стучала с той стороны, выкрикивая вымышленное имя девочки.
Пока добудились звонарку, пока объявили тревогу и организовали облаву, было уже поздно. Дети ушли через сточные каналы и были таковы.
Дудля выжила – заточка Тати была мелкой и все раны оказались поверхностными.
Клеймив девочку безбожницей, монахини передали ее в руки городской стражи, заявив, что ее пропащая душа должна доживать свои дни в трудовом лагере.
– Да простит тебя Бог за твои деяния, Ося. Молись. В молитве и боли искупаются грехи, – напутствовала ее Дудля.
Закованный в латы патрульный крепко связал девочке руки грубой веревкой.
– Лилит, – смотря настоятельнице в глаза, сказала девочка. – Меня зовут Лилит.
– Не люблю эту историю, – клюя носом, недовольно сказала Дарири.
– Хорошая история, – не согласился с ней Окри, слушавший Лилит внимательно и завороженно. – Ты хорошо поступила.
– Да иди ты. Я каждый божий день в лагере жалела, что не смылась по-тихому.
– Важны не слова, а дела, – упрямо сказал Окри. – Тятя так всегда говорил.
– И посмотри, как кончил, – усмехнулась Лилит. – Так себе пример для подражания, а?
Окри не ответил, уперев глаза в землю. Лилит махнула рукой и улеглась на бок, закрыв глаза. Дарири разочарованно вздохнула и залезла в спальник с головой.
– А что мы будем делать в храме? – снова подал голос Окри.
Лилит приоткрыла один глаз.
– Отдохнем несколько дней. Потом я поеду в Чинджу. Работа у меня там.
– В смысле несколько дней? – встрепенулась Дарири.
– Дольше не получится.
– Ну хоть тамису давай там побудем? Сама же говорила, что хочешь в горы, тренировки там…
– Ну так и побудь тамису. Или две. Сколько хочешь можешь побыть. А мне работать надо.
– В смысле? – Дарири приподнялась на локте. – Ты без меня в город собралась?
– Работать я езжу одна, Дарь.
– Ну так и работай одна, я что, не найду чем заняться? – с досадой в голосе спросила чародейка.
Лилит сдержанно вздохнула.
– Посмотрим, – ответила она коротко. – Все, дайте поспать. Завтра до подножия еще весь день топать.
День выдался знойным, но несмотря на жару
Лилит поднялась на крыльцо минки с деревянной вывеской и небольшим фонарем на крыльце. Она тихонько свистнула мальчику, который замер, задрав голову к небу.
– Идешь? – спросила Лилит, дергая на себя дверь. Окри встряхнул головой, сбрасывая с себя наваждение, и последовал за Лилит внутрь.
– Рассвет, аджумма, – сказала Лилит по-аньянгски, едва ступив на ровный деревянный пол. – Одну минку на ночь.
Она подошла к стойке, и бросила на прилавок десять серебряных юнов.
– За минку пятнадцать.
– Уже пятнадцать? – Лилит вскинула бровь, и доложила оставшуюся монету. – С ужином и завтраком, хоть?
– С ужином и завтраком, – кивнула ей аньянгка. – До рассвета.
– Пойдет. Рассвет.
– Закат, – кивнула ей аньянгка, сдерживая зевок.
Они вышли и направились в одну из нескольких одноэтажных минок, крыши которых были выложены глиной и бамбуком. Лилит поднялась открыла раздвижную дверь.
– Прошу.
В центре минки стоял крупный деревянный столб темного дерева, подле него – напольный стол с несколькими подушками. Дарири увидела еще три раздвижные двери, прорезанные в ширмах.
Лилит направилась в одну из комнат и бросила рюкзак возле низкой спальной кровати, которая почти касалась пола.
– У меня вечерняя тренировка и баня, – сказала она, доставая из рюкзака комплект сменной одежды. – Ужин сюда принесут.
Окри с любопытством осмотрел все комнаты.
– Тут стен нет?
– Нет. Только ширмы. Так что горе тому, кто решит похрапеть ночью.
Покинув минку, Лилит выдохнула и спустилась с крыльца.
Последние несколько лет она работала над самоконтролем. Главным образом, она училась контролировать собственную вспыльчивость. Это было важно для овладения боевым искусством айдзу кагэ-рю, которой ее учил Чи. Он всегда говорил, что не нужно избегать неприятных эмоций, но принять их, прожить, и отпустить. И если подходить к этому правильно, то момент проживания будет становиться все короче и легче, со временем все уменьшая твой внутренний мир, и приближая тебя к полному слиянию с внешним.
Это было непросто. Очень непросто. Лилит всю жизнь действовала, руководствуясь импульсом, чувством момента. И никогда не останавливалась, чтобы прислушаться к себе и что-то там прожить. Она неслась вперед сломя голову, и неважно, что было перед ней: превосходящий ее в силе соперник, обрыв скалы или драконья пасть. Даже работая, Лилит редко планировала надолго вперед. Опыт подсказывал ей, что все равно ничто никогда не идет, как задумано. Ее всегда выручала способность импровизировать и выдавать спонтанные решения, часто рискованные и опасные, но как правило эффективные. Умение думать на ходу спасало ей шкуру и, самое главное, позволяло выполнить заказ.