Вавилонская башня
Шрифт:
Только в 1908–1910 годах Роберт Кольдевей смог снова провести в Эсагиле крупные раскопки. Прежде всего он обследовал крепостные стены храмового участка, обращенные к Евфрату, вместе с их воротами и башнями. Затем постепенно и с осторожностью стал подбираться с западной стороны к огромному искусственному холму Амран ибн Али.
Во время этого второго наступления на городище, похоронившее под собой развалины храмового участка, археологи испытали еще один прием, заимствованный у шахтеров. Он описан у Кольдевея следующим образом: «Мы находимся у подножия и на склонах Амрана. Чтобы по возможности сэкономить на выемке грунта, мы следуем вдоль наружной стороны крепостных стен, прорывая длинные туннели; кроме того, на относительно больших расстояниях для проникновения света и воздуха приходится закладывать узкие шахты. Работа в длинных ходах предъявляет к людям немалые требования. Они работают здесь почти обнаженные, «в поте не только лица, но и тела своего». Воздух тяжелый и спертый, а чадящая масляная коптилка досаждает, тускло мерцая и почти не давая света. Тем больше бывает взрыв восторга, когда наконец удается пробить еще участок
Обследование развалин башни
На протяжении всех этих лет, с момента, когда начались раскопки, и вплоть до 1909 года, Роберт Кольдевей ни разу не позволил себе съездить в отпуск на родину: он продолжал неустанно трудиться в Вавилоне, стойко перенося тяжелейшие климатические условия. Это не прошло бесследно для его здоровья, из-за ухудшения которого ему в конце концов пришлось в апреле 1910 года на длительное время уехать домой. В его отсутствие архитектор Фридрих Ветцель занимался главным образом Эсагилой и ее ближайшим окружением. Была расчищена часть стен и построек, окружавших то самое место, где, как удалось установить, некогда стояла Вавилонская башня. Однако развалины разыскиваемого на протяжении столетий зиккурата[3] оказались весьма невзрачными. Вместо высоко вздымающейся башни наподобие тех, которые и поныне можно видеть в Бирс Нимруде и Акаркуфе, здесь, в ложбине Захн, севернее горы обломков, оставшихся от Главного храма, открывался взору тянущийся в южном направлении широкий ров, заполненный водой. Посередине его находился квадратный в основании массивный блок из кирпичей и обломков, и сначала даже не верилось, что это и есть Вавилонская башня. Между тем не оставалось места для сомнений, так как в ходе раскопок здесь обнаружили много надписей, чаще всего на кирпичах, где древнее название башни — Этеменанки[4] — и наименование главного храма — Эсагила — упоминались вместе. Остатки башни, немало претерпевшей уже в древности, особенно сильно пострадали в более позднее время. Добраться до ее стен, сложенных из обожженного кирпича, не представляло особого труда, и население разобрало и использовало их для собственных нужд. Подобное произошло с большинством сооружений Вавилона, построенных, как и Башня, из обожженного кирпича и претерпевших по этой причине серьезный урон. Провести в период раскопок более пристальное археологическое обследование остатков башенных стен оказалось невозможно: мешал высокий уровень почвенных вод, всегда затруднявший раскопки Вавилона.
Лишь однажды, в 1913 году, когда прорвало плотину на Хиндие и к тому же выпало очень мало осадков, уровень почвенных вод упал так сильно, что представилась возможность заняться непосредственным изучением развалин Башни. Обмеры оболочки из обожженного кирпича, расположенной в той части зиккурата, которая обычно находится ниже уровня почвенных вод, заняли несколько месяцев. И все-таки позже в своей публикации Ветцель назвал проведенные исследования предварительными, так как и они не смогли решить всех проблем.
Археологические работы в Вавилоне, первоначально запланированные на пять лет, давно успели выйти за пределы этого срока. Их объем и вызываемые ими трудности, а соответственно и расходы постоянно возрастали. Кольдевей не смог осуществить многого из первоначально им намеченного: в частности, ему не удалось обнаружить остатки Башни. И в дальнейшем, при публикации результатов экспедиции, также происходили многочисленные задержки. Из-за того что отвечавший за исследования Башни архитектор Фридрих Ветцель страдал серьезной болезнью глаз и позже вовсе ослеп, а сам Роберт Кольдевей тоже тяжко болел и в 1925 году умер, научная публикация, посвященная Башне и храму Мардука, смогла быть доведена до конца лишь с участием других ученых и увидела свет только в 1938 году.
Вавилонская башня, являвшаяся первоначально одной из главных целей всего предприятия, постепенно отступила на задний план, и даже сегодня далеко не на все вопросы, связанные с нею, можно получить исчерпывающий ответ.
Бирс Нимруд
Еще в 1901 году Роберт Кольдевей приступил к кратковременным раскопкам развалин на городище Бирс Нимруд (древн. Борсиппа), так часто ошибочно принимавшихся за остатки Вавилонской башни. До Кольдевея здесь уже копали другие археологи, в частности Роулинсон и Хормузд Рассам, расчистившие часть зданий на участке вокруг Башни. Кольдевей занимался раскопками в Борсиппе параллельно со своим грандиозным предприятием в Вавилоне; естественно, что ему не хватало ни сил, ни средств, чтобы оставаться здесь долго. Вальтер Андрэ, помогавший Кольдевею в этой работе, позже писал: «Мы называли раскопки в Борсиппе «романтическими». Кольдевей разбил палаточный лагерь наверху, на развалинах храма, у самой стены Башни. А внизу, между рукавами Евфрата, Хилле и Хиндие, раскинулась затопленная равнина; блуждая над ней, взгляд упирался в мощные культовые сооружения храма, чьи невиданно толстые красные стены будто сохранили отсвет некогда бушевавшего здесь разрушительного пожара. Около палаток круто поднимался вверх сложенный из кирпича откос храмовой башни, а с ее вершины грозили обрушиться темные кирпичные глыбы; рядом громоздились, достигая двадцатиметровой высоты, башнеобразные остатки массивной оболочки, представлявшие собой самую высокую точку не только во всей округе, но и во всей стране. Здесь многое
Раскопки такого большого города, как Вавилон, к тому же обитаемого на протяжении тысячелетий, — очень трудная и не выполнимая до конца задача. Когда Роберту Кольдевею из-за вторжения англичан в Ирак пришлось в 1917 году прекратить свою деятельность, он подвел следующий итог: «Удалось осилить лишь около половины всего необходимого, или, вернее сказать, желательного, объема работ, хотя ежедневно как летом, так и зимой трудилось до 200–250 рабочих»{13}.
На фоне обширных знаний по истории, жизни и искусству древности, приобретенных именно благодаря раскопкам Роберта Кольдевея, вопросы, оставшиеся открытыми, разные сомнения и проблемы занимают не так уж много места. Их разрешение должно стать делом современной науки и науки будущего.
ОТ ТЕРРАСЫ К СТУПЕНЧАТОЙ БАШНЕ
Вавилонская башня не была, как думали прежде, неповторимым сооружением, единственным в своем роде. Она скорее является завершением длительного процесса развития. К такому выводу привели тщательные исследования в области археологии, письменных памятников и истории. Тем самым мы приобретаем право решать многие вопросы, относящиеся к Вавилонской башне, с привлечением аналогичных или подобных ей построек.
Почитание естественных сил, страх перед ними и желание на них повлиять так же стары, как само человечество. На заре человеческого развития молитвы к сверхъестественным силам возносились либо под открытым небом, либо в пещерах, либо в других удобных местах, но затем для этой цели начали создавать специальные постройки. В интересующем нас ареале к IV тысячелетию до нашей эры такого рода постройки не только уже давно существовали, но и дифференцировались по своему назначению и степени важности. В ту пору население Южной Месопотамии, то есть древнего Шумера, находилось на стадии перехода от первобытного общества к обществу классовому и к государственным образованиям. В ходе социально-экономических процессов менялись и религиозные представления, вызывая необходимость появления все более выразительных форм культовых сооружений.
Характер построек определялся прежде всего имевшимся в наличии местным строительным материалом. Южная Месопотамия бедна сырьевыми ресурсами. Здесь почти отсутствовала древесина и совершенно не было строительного камня. Зато страна обладала в изобилии глиной и тростником. Поэтому именно глина и тростник на протяжении тысячелетий определяли внешний вид месопотамской архитектуры и ее характерные формы. Если отвлечься от архитектурных деталей, то в Южной Месопотамии и, с некоторыми ограничениями, в соседних с нею областях нужно различать две категории построек, сформировавшихся в IV тысячелетии. Одна представляет собой храм, построенный на ровном участке и называемый археологами «нижним храмом», другая — храм, возведенный на террасе, или «верхний храм». Последний считается исходной формой развития храмовой башни. Благодаря данным раскопок мы можем показать это развитие на нескольких характерных примерах.
Храмовые террасы в Южной Месопотамии
К наиболее ранним культовым сооружениям Южной Месопотамии принадлежит ряд построек из сырцового кирпича, найденных в городе Эриду[5]. При раскопках святилища, на протяжении веков возобновлявшегося на одном и том же месте, здесь удалось раскрыть и самые нижние его слои. Выяснилось, что первые постройки, возникшие еще в V тысячелетии до нашей эры, были возведены не на возвышении, а на ровной местности. Но при каждом последующем возобновлении площадка, на которой возводилась постройка, оказывалась выше прежней, так что в конце концов образовалась терраса. До сих пор не удается окончательно установить, как возникали террасы в дальнейшем — в результате целенаправленных действий или как непредвиденный результат перестроек на старом месте, поверх утрамбованных обломков предыдущего сооружения. Как бы то ни было, к концу IV тысячелетия терраса стала признанной архитектурной формой и сознательно сооружалась при каждой очередной перестройке. Пространство, образуемое остатками стен ставшей негодной старой храмовой постройки, засыпали, поверхность выравнивали, а боковым сторонам возведенной таким образом террасы придавали небольшой наклон; получившиеся откосы украшали, чередуя вертикальные выступы и углубления.
Храм на такой террасе имел совершенно определенный план, соответствовавший требованиям религии и культа. Этот план не менялся существенно и в последующие века. Он засвидетельствован и за пределами Эриду. Изученные храмы середины и конца IV тысячелетия имеют большой прямоугольный центральный зал; к одной из его узких стен примыкает каменное возвышение вроде небольшой сцены; у противоположной стены имеется другой блок, сложенный из кирпича и служивший, вероятно, алтарем. Центральный зал окружен небольшими помещениями, предназначавшимися либо для культовых целей, либо для хранения припасов. Вход в храм находится посередине одной из его широких сторон. Ко входу ведет лестница. Храмы Эриду имеют обязательное с этого времени для всех религиозных построек оптическое членение наружных, а часто также и внутренних стен; оно осуществляется посредством чередования вертикальных выступов и углублений. Непрерывность процесса развития от храма, расположенного на террасе, к ступенчатому храму прослеживается в Эриду особенно хорошо. В конце III тысячелетия до нашей эры верхние террасы вместе с находившимися на них храмами стали сносить и сооружать взамен поверх старого основания ступенчатые террасы, которые могут считаться ступенчатыми башнями.