Вавилонская башня
Шрифт:
Привыкшая к разумности суки, она всё равно вздрагивала, вот как теперь, когда этот разум в очередной раз себя проявлял. Атахш гибким движением взметнулась перед Ритой на «свечку», лизнула её в нос и устремилась к входной двери. И там замерла, глядя на замочную скважину, только чуть подрагивал пушистый обрезок хвоста. Сообразив, что она кого-то встречает, Чейз слез с тюфяка и встал рядом: мало ли, не вздумается ли кому обижать беззащитное существо? Маленькая Атахш, эта хрупкая скромница, разве сумеет она как следует за себя постоять?..
Такими и увидел их Кратаранга, когда раздался звонок и Рита отперла дверь. В следующий миг Атахш с визгом бросилась ему на плечи, облизывая лицо. Чейз дёрнулся
Следом за Кратарангой в квартиру вошли Скудин и Гринберг. Евгений Додикович был подобран экипажем «Ландкрюзера» по дороге: он как раз оттрубил смену и, конечно, не мог не репатриироваться в собственный джип, особенно если учесть, что машиной правила Виринея. Обласкав любимицу, Кратаранга повернулся к майору Грину и сказал тоном некоторого упрёка:
– Да. Она хорошо ухожена и сыта. Но мне было бы спокойнее, если бы ты сразу сказал, что оставил её у своей сестры.
«Что?.. – Рита тщетно пыталась понять, о чём говорит хайратский царевич. – У какой-какой сестры?.. Кого?.. Где?..»
Тут Джозеф, пожимавший Ивану Степановичу руку, обернулся, посмотрел на них и вдруг выдал:
– А вы, people, [48] в самом деле точно с конкурса близнецов.
Рита почувствовала, что впадает в окончательный ступор, Гринберг же, радуясь очередному приколу, схватил её за руку и потащил к зеркалу, мерцавшему по ту сторону вешалки. Зеркало было советским антиквариатом – без благородной патины, просто мутное, в жёлтых разводах некачественной амальгамы… Тем не менее хаханьки Евгения Додиковича вмиг прекратились, а Рита с оторопью поняла, что Кратаранга был прав. Они с Гринбергом были одного роста и одинакового сложения: он – обманчиво тщедушный, она – натурально субтильная. Из зеркальных глубин смотрели две идентичные физиономии. Одна принадлежала русской девушке с прямыми светлыми волосами, собранными в хвостик. Другая – классическому махрово-пархатому еврею. «Господи, что же это делается-то?..»
48
Народ (англ.).
– Едут в нью-йоркской подземке негр и еврей, – с ухмылкой прокомментировал Джозеф. – И вдруг еврей замечает, что негр читает газету на идиш. Он подсаживается к нему и шёпотом спрашивает: «Слушай, тебе таки мало, что ты негр?..»
– Бабушка! – жалобно воззвала Рита. Её трясло и необъяснимо хотелось заплакать, нет, не оттого, что гипотетический родственник оказался не ко двору, просто в такой ситуации всякому станет не по себе. – Бабушка!..
Увы, Ангелина Матвеевна ничего прояснить не смогла. Мимолётного дочкиного ухажёра она ни разу не видела. Зато доподлинно знала: у той не сохранилось ни единой его фотографии. Что характерно, звонить в Лугу ни бабушка, ни внучка не захотели.
Одному Кратаранге не было дела до родственных переживаний. Присев на корточки, он что-то строго втолковывал суке на своём языке, временами указывая пальцем в сторону Чейза. Атахш выслушивала хозяйские наставления, смиренно распластавшись на пузе и уложив голову ему на сапог, но глаза были хитрющие. Хозяин мог сколько угодно рассуждать о никчёмных местных самцах. Она знала лучше.
– М-м-м-да, а ведь вы, молодой человек, совершенно правы… – Академик Шихман оторвался от хитросплетения формул и с нескрываемым уважением, как на равного, воззрился на Эдика. – Шестое уравнение в системе у меня действительно решено несколько некорректно. А потому Шнеерсон… Нет, у вас, Эдуард Владимирович, знаете ли, настоящий божий дар, харизма. М-м-м-да…
В глазах его читалось
– Да ну, скажете тоже. – Эдик покраснел и сделал протестующий жест. – Просто, как папа говорит, одна голова хорошо, а полторы лучше…
– Не скромничайте. – Шихман улыбнулся и погрозил пальцем. – Харизма, харизма, чистой воды харизма. Высшая отмеченность, божественная награда, которая дается человеку свыше и позволяет выделиться среди себе подобных. Шанс, так сказать, возвыситься над законом мироздания. Вопрос в том, как этим шансом воспользоваться…
Лев Поликарпович, присутствовавший здесь же, разрывался между желанием немедленно принять личное участие в научной дискуссии – и добровольно принятой обязанностью присматривать за фон Траубергом. Накануне он пришёл к выводу, что старый фашист уже достаточно адаптировался и можно не только без вреда для здоровья познакомить его с Шихманом, но, возможно, даже порассуждать о теореме Шнеерсона и её доказательствах. Знакомство, к его грандиозному облегчению, прошло без эксцессов, обе стороны явили безупречную вежливость. Однако к математическим проблемам фон Трауберг видимого интереса не проявил – сидел в своём кресле у окна и смотрел на город невыразимым взором горгульи, окаменевшей на башне готического собора.
– К сожалению, – продолжал Шихман, – самые большие грехи совершаются именно теми, кто имеет харизму, потому что дано им много, и если начинают они служить злу, то весьма талантливо. Более того, давно и не нами замечено: чем более в обществе людей, отмеченных харизмой, тем больше и грехов…
Шихман пристально посмотрел Эдику в глаза и, заметив в них искру понимания, отечески улыбнулся.
– Вот у вас, молодой человек, лицо хорошее, на нем теоноя видна, божеское разумение. Нынче это большая редкость.
Он запнулся. Кажется, срабатывал «эффект блудного сына», и он был готов осыпать парня неумеренными похвалами. Как бы боком не вышло. Ицхок-Хаим Гершкович закурил «Мальборо» и продолжил лекцию.
– Так вот… Когда людей, использующих свою харизму во зло, становится в обществе многовато, внешне это проявляется в виде стихийных бедствий – землетрясений, цунами, ураганов, возникают опять-таки стихийные движения народных масс – революции, войны, мятежи, репрессии. Пример? Извольте.
Шихман прочертил сигаретой сизую полосу в кондиционированной атмосфере, голос его приобрел менторские интонации.
– Возьмём хоть события конца девятнадцатого – начала двадцатого столетий. Ах, сколько выдвинулось в это время талантливейших людей, какая масса научных открытий была сделана, особенно в фундаментальной науке, к какому бурному расцвету науки и техники всё это привело! Но верно ли распорядились носители харизмы своим бесценным даром, я вас спрашиваю? Вспомним: именно тогда были созданы мощнейшие средства уничтожения – самолёты, подводные лодки, химическое оружие… бомба атомная, наконец. Соответственно, тяжелейшие войны, волна кровавых революций, гибель миллионов людей, в том числе весьма выдающихся… наш российский бардак… пардон, увлёкся. – Шихман вспомнил о присутствии фон Трауберга и тему российского бардака при нём решил не развивать. – Так вот, молодой человек, неотвратимое действие стихийных сил, выступающих при этом как всеобщий уравнитель, который убирает людей, не сумевших должным образом распорядиться дарованной свыше харизмой, и называли в древней Греции «ананке». В природе всё мудро. Зачем нужно общество, которое уподобляется змее, жалящей саму себя в хвост?