Вавка
Шрифт:
На пороге появилась робкая фигурка.
— Это ты, Геня? — Александра Александровна не удивилась неожиданному появлению своей ученицы. — Подойди сюда.
Геня послушно подошла.
— Что-нибудь случилось?
— Да… то есть нет…
— Ну, подвигай стул. Садись.
Александра Александровна сняла очки, привычным жестом высвобождая сначала одно ухо, потом другое.
— Я знала, что ты придешь. Это хорошо. Мне тоже нужно поговорить с тобой. — Прислонившись к спинке кресла, она приготовилась слушать.
Геня
В это время вошла Мария Александровна, сестра Александры Александровны, улыбнулась Гене.
Вся просияв, Геня вскочила со стула.
Она училась у Марии Александровны совсем маленькой, в первом классе. Мария Александровна была такого же высокого роста, как и Александра Александровна, и ходила также с развернутыми в сторону ступнями. Ученикам всегда казалось, что Александра Александровна и Мария Александровна очень похожи. Но Мария Александровна была мягче, как-то светлее.
Она поставила на проволочную подставку чайник с фарфоровым шариком на крышке, покрыла его, чтобы не остывал, вязаной попонкой.
— Вот Иван Петрович и готов, — улыбнулась она Гене.
Первый раз Геня приходила сюда к Марии Александровне пять лет тому назад. Тогда сама Геня была еще совсем маленькая, но так же, как и теперь, испытывала благоговейное уважение к этому дому, все здесь казалось ей особенно интересным и удивительным — гербарии, толстые книги с картинками, коллекции жуков и бабочек под стеклом, мордастый кот Терентий и даже этот большой никелированный чайник с фарфоровой пуговичкой на крышке — Иван Петрович.
Геня обернулась к Александре Александровне. Как будто первый раз она видела эти припухшие тяжелые веки, усталый напряженный взгляд. Сколько вечеров провела Александра Александровна за громоздким старинным столом с ученическими тетрадями… И Геня вдруг поняла, что Александра Александровна совсем старая и, самое главное, совсем не строгая, а даже, наоборот, такая же вот, как и Мария Александровна. И это поразило Геню, как открытие.
— Александра Александровна, вы не сердитесь на меня?
Александра Александровна еще не успела ответить, а Гене уже стало легче.
— Нет, — улыбнулась Александра Александровна. — За что же?
— За первое звено… За… за сидухтов…
— Это что же такое?
— Ну… сильные духом и телом…
— А-а, — Александра Александровна понимающе кивнула. В задумчивости она барабанила пальцами по столу. Ее большая, похожая на мужскую, рука лежала в ярком круге света, на лицо падала зеленоватая тень от абажура.
— А это что у тебя? — вдруг спросила Александра Александровна.
— Так, — Геня, смутившись, спрятала руку, — обожгла.
— Как же это тебя угораздило?
— Утюг горячий схватила.
— Нечаянно?
— Да… то есть нет… не совсем.
— Значит, волю закаляла? Так, так.
Александра Александровна, тяжело
Большая расплывчатая тень неторопливо двигалась за ней по стене, по карте Советского Союза.
— Ты вот хочешь стать человеком, способным на великие, героические дела, и, чтоб закалить волю, хватаешь голыми руками горячие утюги.
Александра Александровна постояла у окна, вглядываясь в темноту за стеклом, и, опустив штору, вернулась к столу.
— А ведь характер можно закалить только в труде, в упорном труде, преодолевая не выдуманные, а настоящие трудности.
Геня смотрела на Александру Александровну широко открытыми глазами.
— Ты ищешь, — продолжала Александра Александровна, — это хорошо, — значит, разберешься. На ошибках учатся. И это не страшно. Но скажи мне, как могло случиться, что тебе, бывшему председателю отряда, безразлично, будет ли этот отряд дружным, настоящим отрядом или не будет?
— Не знаю, — Геня в раздумье смотрела на огонь лампы, — скучно было, а потом выбрали Тусю.
— Скучно?! Ты взяла и отошла. «Я найду себе что-нибудь интересней». Так?
— Нет.
— Постой!
Александра Александровна подошла к книжному шкафу, открыла его и вынула тоненькую книжечку.
— Ты никогда не читала стихов турецкого поэта Назыма Хикмета? Он пятнадцать лет просидел в тюрьме, борясь за счастье своего народа.
Александра Александровна перелистала страницы и прочитала: «Если мое сердце не будет гореть, если твое сердце не будет гореть, если его сердце не будет гореть, кто ж будет бороться за общее дело?»
— Александра Александровна! — Геня встала. — Это неправда. Я же хочу!
— Я верю тебе. Самая большая победа — это победа над самим собой.
— Александра Александровна, что же мне теперь делать?
— Быть со всеми вместе. Всегда.
…Когда Геня ушла, сестры — две старые учительницы, седые, похожие друг на друга и совсем разные, еще долго сидели за столом и говорили.
Вот растет еще одно поколение. Эти будут уже не только строителями, но и членами коммунистического общества. И хотелось бы знать, — какие же они будут, когда вырастут? Будут ли упорны в труде? Будут ли честны во всем до конца?
А Геня после этого вечера, проходя мимо дома, в котором жила Александра Александровна, всегда поднимала голову и смотрела на окна. Сквозь спущенные шторы просвечивал свет.
Гене живо представлялись стопки ученических тетрадей на столе перед Александрой Александровной, книги, карты. Мария Александровна с какой-нибудь работой сидит тут же, у лампы.
О чем они разговаривают по вечерам?
Учебный сектор действует
День был серый, тихий. Сыпал мелкий снежок.