Вайнахт и Рождество
Шрифт:
– Валя!
– Салют, Николай! Лезь ко мне. Гвоздь подержи. Ну, какие новости? Немцев видел?
Я сказал, что у нас будет жить немец. Про гранату и выгребную яму я промолчал, потому что стыдно.
Эх, бабушка! Если бы не она, я бы сейчас Вале гранату отдал! Да одной гранатой, если ее правильно бросить, как Иван Ильич учил, кучу немцев убить можно.
А сейчас я хотел узнать про листовки: развесили их ребята или нет.
– Всему свое время, – сказал Валя.
Ух! Значит, и я смогу пригодиться. Если Валя согласится.
– Еще нужно решить, что писать
– А немцы Москву не возьмут? – спросил я.
– Никогда не возьмут! Кишка у них тонка. Теперь слушай внимательно. Встречаться нам надо пореже. Мало ли. Связь у нас будет секретной.
Вот это да! Это настоящая военная тайна! Какой Валя молодец, что не считает меня маленьким! Я его обнять был готов! Но нельзя. Солдаты не обнимаются.
– Сейчас я тебе покажу одно место. Тайник. Каждый день ты будешь его проверять. Только чтобы никто не видел! Если он будет пустым, значит, еще не время. А когда будет время, ты найдешь записку. Там будет написано число, время и адрес. То есть когда и где мы встречаемся. Сможешь уйти из дома незаметно?
Я кивнул. На самом деле я даже не представлял, как можно уйти из дома незаметно. Ладно, придумаю что-нибудь.
– Хорошо. Пойдем покажу тебе тайник.
Мы слезли с крыши и пошли.
Только мы оказались на улице, как Валя дернул меня за рукав:
– Смотри, немцы!
Два солдата ехали на велосипедах и смеялись. С одним из них на поводке бежала большая овчарка. Я никогда не думал, что солдаты ездят на велосипедах. На мотоциклах, там, на машинах и танках – это понятно. А на велосипеде, да еще с собакой…
– Не стой, пошли! Не обращай внимания, – шепнул Валя.
Мы пошли, зато остановились солдаты.
Один из них что-то крикнул нам.
– Что он говорит? – спросил я Валю.
– Какая разница. Иди давай!
Но крик повторился. На этот раз остановился Валя. Один из солдат, улыбаясь, снимал карабин. Другой что-то сказал ему и подозвал собаку. Потом протянул руку и громко произнес короткое слово. Собака молча бросилась к нам.
– Не беги! Стой на месте, руки не поднимай! – быстро крикнул Валя и встал передо мной.
Удар был такой, что Валя упал. Собака уперлась в Валину грудь лапами и дышала ему в лицо горячей пастью с белыми, как сахар, клыками. Она дрожала от нетерпения и роняла слюни. Снова послышалась команда. Собака нехотя убрала лапы, подняла голову и, зло оглядываясь, побежала назад. Солдаты расхохотались, еще что-то крикнули и поехали.
– Гады, – сказал Валя. Он поднялся и вытер лицо.
– Испугался? – спросил я.
– За тебя, – ответил он. – Фашисты, одно слово. Ладно, недолго им…
Недалеко от Валиного дома была старая кирпичная постройка, в
На нижней части окна была жестяная полоса, загнутая вниз.
– Смотри, – сказал Валя, – приподнимаешь отлив, суешь в щель руку и проводишь вот так. Если записка есть, ты ее найдешь. Отвернись.
Я отвернулся.
– Теперь попробуй.
Я приподнял эту полосу, то есть отлив, поводил рукой, нащупал свернутую бумагу и достал ее.
– Понял?
Я кивнул.
– Ну и… Чтобы никто! Усвоил? Тем более там немец у тебя. Всё, расходимся.
Жиды
Когда на улицу не пускают – плохо. Потому что на улице много дел. Когда выгоняют – тоже плохо. Потому что одному делать на улице нечего. Я заходил к ребятам из класса, но родители их не отпускали. Еще и удивлялись: «А ты не боишься?» Жалко, что самые-самые мои друзья давно уехали с родителями в какую-то эвакуацию.
В общем, я «шлялся», как говорит бабушка. Город был не таким, как перед приходом немцев. Тогда казалось, будто он совсем пустой. А сейчас на улицах были люди. И рынок работал. У некоторых домов стояли немецкие машины и мотоциклы. И даже танкетки. Немцы были везде. Некоторые просто так, а некоторые с оружием. Они были в серой форме. А еще я увидел других, одетых в короткие пальто, с белыми повязками на рукавах. Они шли втроем и с оружием. Самое удивительное, что эти говорили по-русски. Я смотрел на них и не мог понять, кто же они такие.
– Что рот разинул? – спросил один из них.
– Просто так, – ответил я. – А вы за кого?
Он остановился.
– Что значит за кого?
И тогда я задал вопрос, который крутился у меня на языке:
– А вы за наших или за фашистов?
Мне тут же стало ясно, что я сморозил глупость.
Глаза у него были прозрачные, лицо узкое, уже шеи. А руки оказались очень длинными. Я и не заметил, как он схватил меня за шиворот.
– Вашим капут пришел, понял, недоносок? А ну говори, где твой отец?
Я открыл рот, но вмешался еще один.
– Да отпусти ты этого огрызка. Не наигрался, что ли?
Наверное, он был за старшего, потому что узколицый послушался, но все же больно щелкнул меня по лбу.
Они пошли дальше, но я услышал, как старший бормотал:
– За наших, за ваших… Я лично за себя.
На здании сельхозтехникума прибивали новые вывески на русском и немецком.
На Театральной площади люди толпились вокруг тумбы с объявлениями. Объявления были совсем свежими, и от тумбы еще пахло клейстером. Все читали молча и так же молча уходили.