Вблизи Софии

Каменова Анна

Послышались шаги, дверь открылась, и на пороге показалась высокая молодая женщина. На чистой шерстяной юбке весело пестрел ситцевый фартук.

— Самую хорошую, мама.

— Правильно сделала, сношенька. Но вообще-то ты ее приберегай, а то, как знать, соберем ли осенью урожай, чтоб ему пусто было, этому водохранилищу…

— Ах, мама, да хватит вам с этим водохранилищем. Будь что будет. Ведь живут же люди и в других местах.

— Живут, а мы не можем в другом месте жить. Как мы бросим дом и участок?

— Так нам же заплатят! А участок тоже получим на новом месте.

— Тебе легко так говорить!.. Ты пришла

сюда на все готовое. А мы с отцом начинали на пустом месте, по крупице собирали и дом и все добро. Как же мы сейчас все бросим?

— Зачем бросать? Все возьмем с собой. Ведь сказали, что государство нам дает машины, чтоб весь скарб перевезти. И не одну машину, не две, а сколько потребуется. Я же видела, как Христовы переезжали.

В семействе деда Лазо Аничка спокойнее всех относилась к предстоящему переселению. Да и о чем было жалеть ей? Во-первых, она не здешняя уроженка, и потом — это, пожалуй, даже важней — Аничка принесла с собой в дом приданое, а девать его некуда. Есть у нее красивые дорожки, вышитые занавеси и подушки, скатерть, а стелить их негде. Захотела постелить дорожку, так свекровь не дала: «Зачем ее пачкать? Вон сколько грязи наносим! Убери, пусть будет новая». Или вот ведь ее Злати: плотник, хороший мастер, а что в этом для дома толку? Когда она сказала свекрови, что неплохо было бы ему настелить деревянный пол — не ходить же вечно по глине! — бабушка Катерина даже рассердилась: «Ну да, чтоб никогда чисто не было! Ни у кого в селе деревянного пола нет, что ж мы, умнее всех?» Злати хотел сделать шкаф и стол — бабушка Катерина опять против: стол, видишь ли, будет комнату загромождать. И доски нам хватит. Зато как удобно! Поели — прислонили ее к стене, и опять в горнице просторно.

Злати сказал: «Когда переедем, сделаем дом из двух комнат: одну — нам, а другую — отцу с матерью. А здесь уж пусть как хотят». И Аничка мечтала об отдельной комнате, о том, как она все в ней расставит и постелет по-своему и у нее будет светло и чисто. А то зачем она столько ткала, вязала, покупала пух и перья для одеял и перины? Здесь, в старом доме, комната, правда, была большая, но спали все вместе, постели были без матрацев, а только на подстилках из козьей шерсти. Окна маленькие и низкие. Выглянешь в них, так даже неба не видно. Самое большее, увидишь морду борова сквозь дыры в стенке плетеного сарая.

Бабушка Катерина любила свою сноху. Только это ее спокойствие, когда все они так взбудоражены, старухе было не по душе. Она собралась уже резко ответить Аничке, но не успела.

Неожиданно открылась дверь, словно ветер ее распахнул, и в комнату влетела Стоименка.

— Мама, выплачивают!..

— Значит, правда. Кончено, — старуха вздохнула устало, поправила платок. На глазах ее показались слезы. — Кто тебе сказал?

— Гроздю…

— А отец знает? — глухо спросила бабушка Катерина.

Стоименка вытаращила свои и без того выпуклые глаза и затараторила:

— Тоже знает. Ох, мама! Вам хорошо, для вас все ясно, а что нам делать? Гроздю записался в Новую Загору, один брат его хочет в другое место, а младший, хромой, — с ним же никогда не договоришься! Гроздю не согласен отдать дом за сколько оценили, а брат говорит: «Сколько дадут, то и возьмем, потом легче будет». Вчера вечером переругались — чуть дело до драки не дошло. И мне до чего ж не хочется уезжать далеко от вас. С золовкой мы не ладим, а тогда целыми

днями с ней с глазу на глаз придется быть. Гроздю говорит: «Меня родня не интересует, я смотрю, где работа лучше». С братом ссорится, на меня ворчит. До сих пор слова мы худого друг другу не сказали, а из-за этого проклятого водохранилища поругались. А вы как? Со Злати едете?

— Куда нам ехать? — старуха неожиданно выпрямилась и стала такой высокой, какой ее Аничка никогда не видела. — Я остаюсь здесь. А молодые пусть едут, куда хотят.

— Мы тебя не оставим, мама, — кротко перебила ее Аничка. — Злати хочет, чтоб мы поехали в Софию. И вы с отцом поедете с нами. Он уж подыскал место в кооперации, но не хочет уходить, пока не кончат водохранилище. Он накопил денег, пока там работал, и теперь собирается на них купить участок. А на то, что мы здесь получим, — построимся. Вот увидите, все хорошо будет. Даже скажете потом: «И почему это мы раньше не уехали. Ведь тут лучше».

Стоименка и мать слушали ее, словно громом пораженные. Как молоко, закипая, выплескивается из кастрюли, так вскипела Стоименка.

— У людей такое горе, а ты радуешься! Стыдилась бы, бессовестная!

— Радуется вот! — гневно прибавила и бабушка Катерина. — Все ей у нас чужое. Свысока смотрит. То ей не нравится, другое не нравится. Можно подумать, что раньше во дворце жила. Погляжу я на тебя, так без крыши над головой останешься!

Аничка вздрогнула, побледнела. Никогда свекровь не говорила с ней таким тоном.

— Мама, зачем ты так говоришь? Разве я помогу, если начну охать? Государство нас переселяет, государство нам и дома дает. А у Злати руки золотые, он везде найдет работу. Вы же знаете, ему уже два раза премии на водохранилище давали. И в многотиражке о нем писали.

…В горнице тем временем стало многолюдно. Соседки, услышав о выплате, сошлись потолковать к бабушке Катерине, как к старшей. Они сидели кто на постелях, кто на лавках. Катерина примостилась в сторонке, у окна. Она не участвовала в разговоре, а размышляла, как это плохо, что ее старик и Гроздю не своей головой думают, а следуют за Вуто. Сколько раз она им говорила: «На чужой веревке не спускайся в колодец, может, она гнилая», — не слушают.

Бабушка Катерина оторвала нитку и убрала в кошелку намотанное до конца веретено, раздувшееся посредине, как живот откормленного щенка. Она отодвинула кошелку к стене и прислушалась к разговору. Женщины не спешили расходиться. Дома у них все из рук валилось, только и думали — узнать бы что-нибудь новое, услышать, кто и как приготовился к отъезду.

Об этом и велась беседа.

— Я говорю хозяину: хоть бы недалеко от села, чтоб можно было прийти да вспомнить — там был двор Карагёла, там — Гёздере.

— А мы, как уедем, уж и не увидимся. Какие только соседи попадутся? Дал бы бог хороших. Человек добрым словом гору сдвинет. Ведь и там люди живут. Не съедят же нас.

— А у нас спора нет, куда ехать. У меня три сестры в Софии. У мужа — братья. Всё и нам местечко найдется.

— Ох, уж эта София! — наконец вмешалась бабушка Катерина. — Кто откуда ни едет — все в Софию. Вот и нас хотят туда же. Я старику говорю: поедем опять в село, а он — нет, не хочет с сыном расставаться.

Старуха укоризненно взглянула на Аничку, будто та была во всем виновата. Но веселый нрав быстро пересилил горе. Ее тонкие губы вытянулись в лукавой улыбке: