Вчерашний скандал
Шрифт:
Ее губы, полные и мягкие, слегка приоткрытые от удивления, находились в нескольких дюймах от губ Лайла. Он словно онемел, не в силах сказать что-либо. И вдруг поцеловал.
Он почувствовал, как Оливия напряглась, и подняла руки к его груди.
«Да. Оттолкни меня, так будет лучше. Но нет, еще нет».
Мягкость губ и аромат кожи, близость к нему и тепло тела: он был не готов расстаться с этим. Пока не готов.
Оливия не оттолкнула его. Напряженность растаяла, и она стала нежной и податливой, растворяясь
Лайл тоже позабыл об остальном: о решимости, совести, мудрости. Отбрось их в сторону — и что останется?
Он скучал по ней.
А теперь она — в его объятиях, девчонка, по которой он так соскучился, и женщина, этот хамелеон в человеческом обличье, с которым он так давно знаком. Такая бесстрашная и уверенная в себе минуту назад — и такая теплая и податливая сейчас. Он тоже сдался в плен греховной вишневой сладости, запаху ее кожи и легкому аромату цветочной воды в ее волосах и на платье. Этот запах проникал в его разум, словно опиумный дым.
Было там еще что-то, что не давало ему покоя. Знак. Предупреждающий глас: «Достаточно. Остановись. Вспомни».
Не сейчас.
Пальцы Оливии скользнули в его волосы. И это ласковое прикосновение проникло глубоко в его душу. Оно заполнило пустоту в сердце, которую он так тщательно скрывал, где он прятал самые потаенные желания и стремления. Лайл до боли желал, сам до конца не понимая чего, но это была не животная страсть, простая и очевидная. Ее бы он распознал. Это чувство было ему незнакомо.
Ему было нужно что-то еще, и это все, что он понимал.
Его руки скользнули по плечам Оливии. Он крепко прижал ее к себе и в поисках чего-то неуловимого углубил поцелуй.
Она поддалась его натиску, как поддаются пески пустыни, когда глубоко затягивают в свою бездну. Она бросала ему вызов, как всегда делала это, отвечая на его настойчивость своей собственной.
Оливия тоже не знала, чего ищет. Лайл чувствовал, что и для нее этот мир был чужим. Они оба были новичками в этом мире, хотя ни он, ни она наивностью не отличались.
А тем временем стены, так старательно воздвигнутые ими во имя сохранения дружбы, рассыпались в прах и исчезли.
Лайл медленно опустил руки на бедра Оливии, обхватил ее ягодицы и крепко прижал к себе. Она стала двигаться рядом с его плотью, и это превратилось в невыносимую пытку. Лайл нетерпеливо гладил ее грудь, но ему мешала одежда, которой было слишком много. И это выводило из себя.
Лайл подхватил ее юбки и потянул вверх, но их оказалось слишком много — бесконечные ярды разных юбок, включая нижние. Он продолжал тянуть их, поднимая все
Но Оливия не запротестовала. Она безмолвно торопила его, приглашая и поощряя, ее тело двигалось вместе с ним, а губы слились с его губами. Игривые и дразнящие движения языков превратились в выпады и ответные атаки, в подражание совокуплению.
Лайлу наконец удалось пробиться сквозь горы юбок, и его пальцы нащупали край чулка. Потом они коснулись кожи, бархатистой женской кожи. Его рука скользнула выше, в сторону нежного местечка у нее между ног. Оливия задохнулась, и он вздрогнул, как школьник, пойманный на шалости.
И тогда рука Оливии оказалась на передней части его брюк.
Лайл резко вдохнул и в этот же самый момент услышал грохот. Металл о металл. Недалеко. Рядом.
Кухня. Альер, гремевший кастрюлями и сковородками.
Если бы кастрюля угодила Лайлу в голову, это было бы куда более действенным, но даже этого звука оказалось достаточно, чтобы привести его в чувство, напомнить, где они находятся и что он собрался сделать. К нему вернулся рассудок, по крайней мере какая-то его часть. Он оторвался от ее губ, поднял голову и немного отодвинулся.
Оливия, запрокинув голову, смотрела на него расширенными и потемневшими глазами. Ее рука продолжала касаться брюк в том месте, где выступала плоть Лайла.
Она отдернула руку.
Лайл с глупым сожалением взглянул на то место, где была ее рука, и отпустил платье Оливии. Оно с шорохом сползло вниз, скользя по ее бедрам и ногам.
— Лайл…
— Я не это собирался сделать, — перебил он приглушенным хриплым голосом. «Болван». — Я хотел… — Ему надо подумать.
Может, стоит удариться головой о стену?
— То, что ты сделала там, — начал Лайл, — было неподражаемо. Но… О Господи!
Оливия отступила на шаг назад. Ее одежда находилась в полнейшем беспорядке. В восхитительном беспорядке. В ужасном беспорядке. Вот что он натворил.
— Это было минутное умопомрачение, — сказала Оливия. — Мы увлеклись. Мы были взволнованы, поскольку нас могли убить.
— Оправдание из разряда «сам не знаю, что на меня нашло», — хрипло сказал Лайл. — Неплохо. Это подойдет.
Он выглядел таким опустошенным.
Оливия понимала почему. Лайл не такой, как она. У него есть принципы. Его переполняют благородные чувства — долг, честь, верность, которым его обучил ее приемный отец.
О, она отлично это знает.
Что касается самой Оливии, то ей не требовались принципы, чтобы задрожать всем телом. Она едва не рассталась с девственностью. С ним.
— Это моя вина, — проговорила она. — Ты же знаешь, мне всегда не хватало моральных устоев. Это проклятие ужасных Делюси. Мы все такие… за исключением моей мамы. Но она — отклонение от правил.