Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия
Шрифт:
Она спросила: «Телеграмма?» Вместо ответа ей самой был задан вопрос – ошеломлённая, она ничего не понимала и, однако, поняла; почтальон говорил по-немецки. Он осведомился, здесь ли проживает госпожа Тарнкаппе. И она ответила автоматически: dasbinich (это я), после чего офицер, коротко сказав: darfich? (разрешите?), вошёл в коридор.
Анна Яковлевна не решалась спросить, что всё это значит, кто он такой. Офицер снял фуражку, щёлкнул каблуками и представился. Прошу, пробормотала она на языке, которым не пользовалась полвека. Вошли в комнату, он окинул стены светлым, льдистым взглядом, Анна Яковлевна взяла у него фуражку, он сбросил собачью шинель на диван, пригладил светлые
Офицер спросил: «Откуда это у вас?» Он смотрел на картину в углу между окном и комодом.
Анна Яковлевна не нашлась, что ответить, и пожала плечами.
«Оригинал? Вы знаете, что это за художник?»
Она пролепетала что-то.
«Правильно. Лео Пуц. Das M"adchen im Glas [5] . Мюнхенская школа... – Он добавил после некоторого молчания: – Довольно странное соседство, вы не находите?»
Она не поняла.
«Я говорю, странное соседство. – Он показал на икону в другом углу. – Византийская Богоматерь и эта юная дама в бокале».
5
Девушка в бокале (нем.).
Анна Яковлевна сжала виски ладонями, ощупала узелок волос на затылке, послушайте, пролепетала она. Офицер взирал на неё несколько иронически.
«Послушайте... Может, это всё-таки ошибка?»
Она чуть не спросила: может быть, вы мне снитесь?
«Вы имеете в виду...?»
«Я ничего не понимаю».
«Включите радио».
Она возразила: радио не работает.
«А вы попробуйте».
Музыка, металлический голос диктора. Гость встал и повернул винт; чёрный рупор умолк. Офицер опустился на диван. Есть ли кто-нибудь ещё в квартире, спросил он. Анна Яковлевна покачала головой. Выходит ли она из дому, известно ли ей, что происходит в городе?
«Немецкий капитан является к вам с визитом, не наводит ли это вас на некоторые, скажем так... догадки? Ну хорошо, – он улыбнулся, – не буду вас мучить. Все плохое уже позади. Операция „Тайфун“ успешно завершена. Правда, с опозданием, по причине ужасных дорог. Да и погода не благоприятствовала. Русский климат, ничего не поделаешь!»
Анна Яковлевна молча, с ужасом, зажав рот ладонью, воззрилась на него, капитан закинул ногу на ногу, покачивал носком сапога, постукивал ладонью по колену.
«Военные действия ещё не закончились, но это, я думаю, дело двух-трёх недель, не больше... Три дня назад четвёртая и девятая армии вошли в Москву. Это для сведения».
«Городсдан?»
«Sie sagen es, Frau Baronin» [6] .
«Пожалуйста, не называйте меня так».
«В чём дело? Большевиков уже нет».
«Но мы, кажется, перешли в наступление...»
«Кто это – мы? – сказал он презрительно. – Вы хотите сказать: они. Можете не волноваться. Ложный провокационный слух».
6
Совершенно верно, баронесса (нем.).
«А как же Сталин?»
«Сталин бежал. Ушёл от ответственности. К сожалению, мы не смогли этому воспрепятствовать. В городе спокойно. Оккупационные власти следят за порядком.
Молчание.
«Я рад, что вы не забыли родной язык».
«Я бы хотела его забыть», – пробормотала Анна Яковлевна.
«Ну-ну-ну. Не надо так говорить. Разве это такая уж неожиданность для вас? Я имею в виду развитие событий. С первых же дней было ясно, что Красная Армия продержится недолго. Впрочем, мы знали это заранее. Колосс на глиняных ногах. Если бы не погода, я думаю, всё завершилось бы ещё в сентябре».
7
Вот так, сударыня (нем.).
«Вы сказали, война не кончена...»
«Фактически она уже закончена».
Снова пауза, тишина, офицер, это видно по его глазам, по тому, как он постукивает ладонью по обтянутому сероголубой тканью колену, собирается приступить к главной теме.
Как он её разыскал?
«О, это не представляло большого труда. У нас есть списки».
«Позвольте всё-таки... Чему я обязана честью?..»
«Вы хотите сказать, честью моего посещения? Чувствуется прекрасное старое воспитание. Но я полагал, что вы и сами догадались, с какой целью я разыскал вас».
«Keine Ahnung» [8] .
«Вы последняя оставшаяся в живых наследница старого рода. Ваш муж погиб...»
«Жених...» – пробормотала она.
«Прошу прощения. Ваш жених погиб от рук большевиков».
«Откуда это известно?»
«Нам всё известно. Вы бывшая владелица этого дома».
«Мы здесь не жили...»
«Да, это был доходный дом. Семья жила... позвольте, где же находился особняк родителей? Ах да, вспомнил: на улице Поваров».
«На Поварской. Он сгорел».
8
Понятия не имею (нем.).
«Ваш дом сгорел, имущество разграблено, мужчины расстреляны, вы сами чудом уцелели. И вот на склоне лет, одинокая, бесправная, в вечном страхе за свою жизнь, вы ютитесь в этой комнатушке, в квартире, где некогда жила одна семья, как и в других квартирах, а теперь её заселил всякий сброд... Не достаточно ли всего этого?»
Анна Яковлевна молчала. Умолк и офицер.
Он взглянул на часы, хлопнул себя по колену.
«Всё это теперь миновало, как дурной сон. В ближайшие недели будет заключено перемирие, Россия становится союзником рейха, состав будущего русского правительства уже известен. Но я полагаю, – впрочем, вопрос этот, как вы догадываетесь, уже согласован... – я полагаю, что дожидаться, когда новый порядок будет окончательно установлен, нет необходимости. Я предлагаю вам, баронесса, вернуться в Германию. Я не могу представить себе, чт'o могло бы вас удерживать здесь, в этой злополучной стране, после всех бед, выпавших на вашу долю...»
Анна Яковлевна по-прежнему безмолвствует. Лицо капитана приняло непроницаемо-каменное выражение. Офицер сидит, прямой, неподвижный, с задранным подбородком, хрустальные глаза устремлены на хозяйку, но как будто не видят её.
Это что, приказ, прошептала она.
Он усмехнулся.
«Это не может быть приказом. Это приглашение. Вы немецкая дворянка, немецкая кровь течёт в ваших жилах. Вам будет немедленно предоставлено германское подданство, назначена пенсия».
«А если я откажусь?»