ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

Симбирцев Игорь

В той же книге С.С. Миронов приводит в пример злодеяний уже деникинской контрразведки случай с казнью по решению военно-полевого суда командира красной 55-й стрелковой дивизии Станкевича, тоже из бывших царских генералов. Деникинцы взяли его в плен в боях под Орлом в 1919 году, при этом с ним лично и уважительно в штабе пытался побеседовать и переубедить сам генерал Деникин, но красный командир Станкевич беседовать отказался и руку белому главкому не подал. Люто ненавидящий белых, автор сам признает, что деникинцы даже после этого никаких пыток к Станкевичу не применяли, а по приговору своего суда повесили его с табличкой на груди: «Казнен за измену русской армии». Это тоже названо страшным злодейством и призвано уравновесить в глазах потомков зверства ЧК.

В той же книге автор поминает и расстрелянного белыми контрразведчиками сына генерала Брусилова, командовавшего в РККА полком и взятого в плен под Орлом осенью 1919 года.

А вот его папа своим обманным письмом с обещанием амнистии годом позднее помог ЧК заманить в ловушку и обречь на расстрелы в Крыму тысячи поверивших его генеральскому слову русских офицеров из армии Врангеля. Сам Брусилов позднее все равно впал у Советов в немилость, когда обнаружились его нелестные для большевиков записи в личном дневнике, но он уже успел к тому времени скончаться своей смертью, и посмертно счеты с ним по распоряжению Сталина сводить не стали. А вот за услугу предоставления своего громкого в русской армии имени на службу большевикам, за предоставление своего штабного таланта Красной армии, за эту помощь ложным воззванием в крымской бойне его позднее коммунистический режим будет возвеличивать, приписав генералу Брусилову в истории Первой мировой войны практически все удачи российской армии на фронте. Этому человеку сейчас в Санкт-Петербурге поставили памятник, хотя в давно освободившейся от советской власти стране нет ни одного памятника кому-либо из вождей Белого движения.

Всего за время Гражданской войны из пошедших на службу в Красную армию бывших царских генералов четверо оказались в плену у белых и там закончили свою жизнь. Кроме уже упомянутых Таубе, Николаева и Станкевича, четвертым был генерал Александр Востросаблин, бывший до 1917 года комендантом пограничной крепости Кушка и перешедший добровольно на службу в армию большевиков, он был членом РВС на Туркестанском фронте. Востросаблин в 1920 году погиб в плену у белых, по разным версиям то ли был казнен, то ли умер там от полученных ранее ран.

Отметим еще раз, что всем им после командования частями Красной армии в белом плену предлагали еще раз перейти на сторону белогвардейцев и погибли они по разным причинам после отказа сделать это. Их непреклонная позиция и верность новой советской власти по-человечески вызывают уважение, но они сами сделали свой выбор, и им предлагали переход в ряды белых. Наверное, излишне говорить, что попавшим на той войне в плен к красным генералам из белых таких предложений не делали, а убивали их и часто страшным образом, перед смертью прибив к плечам генеральские погоны. Это взятый в плен в прямом бою экс-генерал Таубе в тюрьме у белых умер от тифа, а вот добровольно сдавшийся в 1919 году красным и сдавший им практически без боя во избежание новых жертв Омск колчаковский генерал Матковский ЧК немедленно расстрелян после издевательств. Это взятому в бою красному командиру Станкевичу сам Деникин предлагает прощение с переходом в белые ряды, а сдавшийся после обещания сохранить жизнь всем сложившим оружие в Форт-Александровском белый генерал Бородин в 1920 году вывезен ЧК в Москву и там расстрелян. В ЧК очень часто расстреливали даже тех белых командиров, кто сам сдался и приказал сдаваться своим солдатам – прошлая борьба в белом лагере и само происхождение уже предопределяло смертный приговор. Примеров более чем достаточно, чтобы противопоставить четверым перебежавшим в красный стан царским генералам, погибшим в белом плену. Среди взятых в плен белых ЧК зачастую не щадила даже рядовых солдат и казаков. Даже Ленин однажды встревожился и написал, что массовый расстрел на Забайкальском тракте сотен сдавшихся белых солдат дивизии генерала Смолина используется активно белой пропагандой в Приморье как иллюстрация зверства ЧК и как призыв сражаться до конца, не надеясь сохранить жизнь в красном плену.

Особая нетерпимость к воевавшим на красной стороне офицерам и генералам прежней императорской армии у белых понятна. Они отлично знали, что очень маленький процент из их вчерашних собратьев по офицерскому корпусу России пошел к большевикам с радостью и за идею, остальных либо поманила возможность быстрой карьеры в Красной армии, либо призвали насильно и не дали возможности перебежать, взяв в заложники ЧК семью в тылу. Но примириться с тем, что такие же офицеры сражаются против них на стороне силы, приравненной белыми к исчадиям ада, большинство из этих людей никак не могло. Отсюда и эксцессы, отсюда и смертные приговоры белых судов бывшим генералам «За измену русской армии».

Деникин вспоминал, как он переживал, когда узнал: против его «добровольцев» красные части ведет его же бывший товарищ и однокашник еще по военному училищу Павел Сытин, перешедший в РККА царский генерал. И в тех же мемуарах Деникина «Очерки русской смуты» есть характерный эпизод. Еще в начале первого и самого почитаемого белыми Ледового похода весной 1918 года на Кубани в селе Лежанки «добровольцы», к своему ужасу,

видят первых пленных – бывших царских офицеров из красных частей. И к ним бросаются с угрозами и руганью, но конвой Корнилова ограждает пленных, и главком приказывает судить их военно-полевым судом. На суде бывшие офицеры повторяют затем много раз белыми услышанное: «Заставили служить насильно, взяли семью, я не стрелял, хотел к вам и не успел и так далее», после чего все они помилованы и взяты в ряды Добровольческой армии, но большинство белых «первопоходников» их все равно сторонятся и презирают. В целом это обычная среди белых картина отношения к пленным и в дальнейшем, за исключением комиссаров и чекистов. Расстрелы и бывших офицеров из рядов Красной армии встречались, одно время у деникинцев был даже негласный закон: расстреливать экс-офицеров, вступивших в РКП(б), предлагая переход в свои ряды остальным. Но вряд ли два повешенных и два умерших в плену от болезни или от ран бывших генерала из ярых приверженцев Советов смогут на каких-то весах уравновесить весь террор ЧК на фронте или в тылу, как бы ни пытались это представить просоветские историки.

Подводя черту под спором о сопоставимости беззакония действий ЧК и противостоящих им контрразведывательных служб Белого движения, можно ограничиться мнением исследователя истории органов ВЧК Юрия Фельштинского, очень четко проведшего здесь границу. В разгар перестроечных дискуссий, когда эту сторону Гражданской войны стало возможно открыто обсуждать, в номере 10 за 1990 год журнала «Родина» Фельштинский призвал раз и навсегда отмести любые ссылки адвокатов ЧК на жестокость противоположной стороны, поскольку, по его мнению, «белой армии была присуща жестокость, свойственная войне вообще. Но белые не создавали на своих территориях ничего подобного ЧК, а их вожди не призывали к террору и взятию заложников». Между этими почти тождественными объяснениями различий между белыми и красными специальными службами адмирала Колчака на допросе в 1920 году и публициста Фельштинского на страницах прессы в 1990 году уместился такой тяжелый для России и более чем полувековой советский период. Но обе эти точки зрения совершенно четко проводят здесь границу, действительно лишая апологетов ЧК в оправдание «красного террора» сослаться на действия противостоящей стороны.

Глава 6

Затухание «красного террора» и конец ВЧК

Период 1921–1922 годов, совпавший с последней фазой Гражданской войны в России, отмечен постепенным смягчением режима красного террора (официальный «красный террор» указом от 5 сентября 1918 года формально уже был отменен), а также периодом перестройки органов ЧК. Уже в 1919 году власть вынуждена чуть завернуть кран у этого кровавого фонтана, начавший давать перехлест своей струей крови даже для нее.

Закрыт откровенно живодерский журнал ВЧК «Красный террор» со списками обреченных на расстрел заложников и дискуссиями о методах пыток. Самые отпетые теоретики и практики террора типа Лациса одернуты самой властью в лице лично Ленина. Расстрелы и пытки теперь от общества приказано прятать под сукно и за стены камер ЧК, а не выпячивать с бравадой.

Первых самых непонятливых или свихнувшихся на почве кровопускания чекистов и совсем уж неуправляемых братишек-матросов попросят из рядов ВЧК уже в 1919–1920 годах. Через год отберут и право бессудных расстрелов, несмотря на сопротивление большой массы сотрудников ЧК во главе лично с Дзержинским.

Таким образом прививка кровавым террором молодой спецслужбе новой страны уже сделана. На этой закваске подойдут позднее другие всплески террора спецслужб СССР, включая события 1936–1939 годов.

Последний год жизни ВЧК и попытка ее реформы

Поначалу власть просто пыталась ВЧК реформировать с учетом новых условий в стране. В 1921 году сначала прошла кампания по наведению некоторого порядка в рядах провинциальных ЧК, затирая особенно вопиющие случаи кровавого пира кампании «красного террора». Появились дела о злоупотреблениях в Тюменской ЧК, в Крымской ЧК по итогам такой проверки сняли ее начальника Розенблата, прикрывая вопрос о жутких крымских расстрелах начала того года, на смену ему пришел свояк Сталина чекист Станислав Реденс. Из Крыма по личному приказу Дзержинского отзывают запятнавшего себя в Гражданскую войну расстрелами чекиста Вихмана, ранее начальника Одесской ЧК. Как следует из докладной записки Дзержинского, Вихман снят не за жестокости или зимние расстрелы, а по жалобе члена ЦК партии Бухарина на «антипартийное поведение товарища Вихмана» в связи со спорами на партконференции. На это указание начальник всей Украинской ЧК Манцев сигнализирует шефу в Москву в мае 1921 года: «Вихман откомандирован в распоряжение Украинской ЧК и уже выехал из Крыма, причем постановлено о запрещении Вихману работать в ЧК, занеся об этом в его партийную книжку, Ваше отношение к циркуляру Вихмана вполне разделяю и по приезде Вихмана в Харьков приму соответствующие меры».