Вдали от берегов
Шрифт:
Внезапно моторист остановился.
— Здесь! — сказал он.
Двое незнакомцев поглядели на низкую каменную стенку, над которой на деревянных колышках была натянута вместо колючей проволоки обыкновенная рыбачья сеть, серая от пыли и изъеденная временем. Освещенная солнцем, она отбрасывала на камни причудливые кружевные тени.
Двор за оградой отличался богатой для этого городка растительностью. Среди пышной, видимо, взращенной кропотливым трудом зелени ярко пестрели великолепные цветы — левкои и петунии, кирпично-красные георгины и нежные фиалки. В глубине маленького
Приблизившись к домику, оба незнакомца, даже не переглянувшись, почувствовали, как у них невольно дрогнули сердца.
В комнатке было прохладно и сумрачно. Единственное окошко скрывалось за плотной холщовой занавеской. На низкой трехногий табуретке сидел мужчина лет тридцати пяти, крепкий, широкоплечий, с мускулистой шеей цвета ржавой якорной цепи. Руки и ноги его казались чуть короткими для такого плотного, словно сбитого тела, на грубоватом лице уже прорезались первые морщины. Зато серо-зеленые глаза были полны такой мягкости и нежности, что озаряли все лицо. Взгляд их был устремлен туда, где на высокой пружинной кровати лежала молодая бледная женщина со слабой, беспомощной улыбкой на губах. Ее нельзя было назвать красивой, но лицо ее было молодым, а взгляд — ясным и добрым. Она лежала одетая, закутавшись, несмотря на жару, в старенькое солдатское одеяло. Одна рука была закинута за голову, другая, худая и пожелтевшая, с налившимися венами, свисала вниз.
— Сегодня тебя тошнило? — озабоченно спросил мужчина, потирая ладонью свой короткий подбородок.
— Тошнило, — ответила женщина.
— Сколько раз?
— Три…
Мужчина чуть заметно вздохнул, и во взгляде его промелькнуло огорчение.
— И, наверное, ничего не ела?
— Ела, — сказала она. — Но меня тут же стошнило…
— Все равно надо что-нибудь съесть!
— Не хочется… Я совсем не голодна.
— А ты хоть немножко.
— Не могу! — со вздохом промолвила женщина. — Ничего не хочется…
Ему это было непонятно. Он не мог себе представить, чтобы человек отказывался от еды. Ему всегда хотелось есть, а во время еды аппетит у него разыгрывался еще больше. И тогда, стыдясь своей прожорливости, он с отвращением смотрел на свое крепкое, полное жизненных сил тело. Почему нельзя передать ей хоть частицу своей силы, пока кончится это и они оба сумеют отдохнуть?..
— Хочешь, я тебе собью немного икры? — спросил он.
Он знал, что она любит сбитую икру, приготовленную им самим.
Женщина поколебалась, но только мгновение.
— Нет, не хочу… Ты лучше приляг, отдохни…
— Из сельди! — настаивал он. — На чистом прованском масле…
— Ну, хорошо, — уступила наконец она и закрыла глаза.
Мужчина с радостью поднялся с места и, обойдя дом, спустился в погреб. С деревянных балок свисали связки умело провяленной скумбрии. Он раздвинул их, чтобы пройти. Возле высокого каменного фундамента стояли в ряд несколько бочонков, стянутых ржавыми железными обручами. В них лежали приготовленные его руками малосольная илария,
Икра лежала в большой стеклянной банке, и он зачерпнул ее деревянной ложкой. Возвращаясь, прихватил с собою несколько скумбрий.
Сбивать икру, а тем более для жены, было истинным удовольствием. Она была на шестом месяце и не поднималась с постели. Уже три раза ей не удавалось выносить ребенка, и теперь супруги решили любой ценой сохранить четвертого.
Растирая в деревянной ступке икру, он все время прислушивался — не позовет ли его жена.
В дверь постучали, но он не сразу оторвался от дела.
— Стучат, Марин! — слабым голосом воскликнула женщина.
— Слышу, — ответил он и шагнул к двери. После полумрака кухоньки солнце на миг ослепило.
— Дядя Марин, клиентов к тебе привел, — услышал он голос моториста.
Капитан моторки стал понемногу различать гостей. Не поздоровавшись с ними, он закрыл за собой дверь и жестом показал на маленькую скамейку у стены, под скудной тенью лозы. Когда все уселись, мужчина в рабочих брюках коротко повторил то, о чем говорил мотористу. Голос его звучал негромко, но ровно и спокойно.
— Сколько вас? — хмуро спросил капитан. Клиенты по виду были небогатые, и сделка не обещала особой выгоды.
— Четверо…
— Нет расчета! — сухо сказал капитан.
— Важно, сколько мы заплатим, — заметил юноша в клетчатой рубашке.
— Сколько вы можете заплатить! — нетерпеливо возразил капитан. — Поймите, мне нет расчета!.. Мотор на бензине работает. Морской водой его не заправишь…
— Слушай, лодка твоя — ты и запрашивай цену, — сказал мужчина в рабочих брюках. — Если нам не подойдет, не поедем… Но ты назови свою цену!
Он говорил по-прежнему спокойно, уверенно и сдержанно.
Капитан внимательно посмотрел на него: с таким, пожалуй, стоит потолковать.
— Если бы вас было хоть пятеро, — сказал капитан, — и каждый дал по полтораста левов, мы бы договорились…
Пришельцы переглянулись. Было ясно, что капитан заломил едва ли не двойную цену.
— Очень дорого! — сказал, нахмурившись, человек в рабочих брюках.
— И мне не дешево обходится, — ответил капитан.
Человек в рабочих брюках опустил голову. Где-то далеко в гавани басом проревел пассажирский пароходик: гудок прозвучал так громко и отчетливо, будто с соседней улицы.
— Капитан, — с укором сказал мужчина в рабочих брюках, — ты хочешь разом заработать семьсот пятьдесят левов?
— Ни столько, ни полстолько! — возразил капитан. — Адамаки заберет львиную долю, дай нас двое…
— Какой Адамаки? — спросил юноша в клетчатой рубашке.
Капитан с удивлением посмотрел на него: не знает Адамаки!
— Лодка его, — пояснил капитан. — За это он берет долю… А наша работа сезонная… Задует северняк — и хоть заваливайся, как медведь, в берлогу до самого лета… Мы летом зарабатываем на зиму…