Вдали от берегов
Шрифт:
— Тише, Милутин! — поморщился печатник.
— Не бойся! — ответил здоровяк. — Никого нет…
Печатник внимательно огляделся. В просторном зале ресторана был занят только их столик. В глубине, за оцинкованной стойкой, сидел буфетчик, и его круглая лысая голова чуть виднелась за строем чисто вымытых и еще мокрых рюмок и стаканов. Он, очевидно, спал, потому что несколько мух спокойно разгуливали по его лысине. Над стойкой на крепкой бечевке висело полуметровое красноватое чучело рыбы с широко растопыренными плавниками.
— Нанял лодку, — сдержанно сказал печатник. — Вечером, в восемь, отправляемся.
Двое за столиком с облегчением вздохнули. Третий, бледный блондин, посмотрел на них с недоумением. На его лице отразилось напряженное внимание и огорчение.
— Не понял, — с грустью сказал он по-русски.
Студент немного знал русский.
— Парус уже взят! — сказал он, не совсем уверенный в своем переводе.
— О-о-о! — воскликнул блондин, и его голубые глаза тоже засветились радостью и надеждой.
— Будет, Вацлав, все будет! — добавил студент, похлопав товарища по плечу, худому и слабому, как у подростка.
Хрупкое, мальчишеское сложение Вацлава не соответствовало его возрасту. И внешностью и одеждой он резко отличался от своих товарищей, которые хотя и не походили на кирпичников, но все же могли бы делать кирпичи. На нем был летний костюм, синяя трикотажная рубашка и чешские ботинки известной фирмы «Батя». На вид ему было лет тридцать; гладко зачесанные русые волосы, удлиненный, слегка заостренный нос и трудно поддающееся описанию выражение лица сразу выдавали в нем иностранца. Он был почти полной противоположностью последнему члену компании — человеку его же возраста, но коренастому, смуглому, с вьющимися волосами, грубоватыми чертами лица и жилистыми мозолистыми руками, которые, вероятно, с одинаковой сноровкой могли бы держать и топор дровосека, и ковш литейщика. Одежда на нем была поношенная и узкая, не по росту; грубые, заплатанные башмаки были обуты на босу ногу.
— А почему вы так опоздали? — спросил он недовольно.
Печатник в нескольких словах описал моторку и передал разговор с капитаном. То, что пропуск надо было самим добывать у пристава, заставило всех призадуматься.
Внимательно выслушав печатника, Милутин медленно покачал своей большой головой.
— Капитан усомнился в вас! — решительно заявил он.
Печатник вздохнул.
— Пожалуй, что так…
— Говорил я тебе, иди один! — более строгим голосом прибавил Милутин.
Печатник виновато молчал.
— Все надо выполнять совершенно точно! — продолжал Милутин. — Иначе из-за какого-нибудь пустяка дело пойдет к чертям…
Милутин безукоризненно говорил по-болгарски, но в некоторых словах у него иногда проскальзывал иностранный акцент.
Студент усмехнулся.
— У страха глаза велики! —
— Знаю я этих собак! — мрачно заметил коренастый. — Как наденут капитанскую фуражку — лучше не подходи… Забывают про все на свете…
— Грек он или болгарин? — перебил его Милутин.
— Пожалуй, болгарин, — сказал студент.
Милутин задумался.
— Может быть, что-то заподозрил, — пробормотал он, словно рассуждая сам с собой, — и потому решил: дай-ка пошлю их к приставу, пусть сам разберется. Это вернее… Если же капитан — легавый, он и сам шепнет приставу пару слов…
— Легавый он! — мрачно изрек коренастый.
— Да ты же его и в глаза не видел! — возмутился студент.
— Э, Милутин, деньги не пахнут! — сказал печатник. — А он, видно, денежки любит!..
— Это хорошо! — согласился Милутин. — Но если пристав хоть мизинцем шевельнет, раздавлю его, как таракана…
Эти небрежно брошенные слова были полны такой спокойной уверенности, что все вздрогнули.
— Этого не будет! — сурово возразил печатник.
— А что? Сдаться ему, что ли?
— Не будет этого! — решительно повторил печатник.
— Да тише вы! — сказал студент.
Милутин положил руки на стол.
— Надо решить, кто у нас отвечает за все, — сухо произнес он.
— Ты отвечаешь! — со вздохом сказал печатник. — Ты!.. Но мы не анархисты, мы не должны запугивать народ террористическими выходками…
В зал вошел маленький босой мальчонка с худеньким личиком. В одной руке у него была связка ставрид, нанизанных сквозь рты и жабры на веревку. На согнутом пальце другой руки он держал полукилограммовую камбалу, плоскую и грязную, как тряпка. Ставриды были еще совсем мокрые, и солнечные лучи, врывавшиеся в дверь, сверкали на их спинках нежными серебристо-зелеными бликами.
Мальчонка посмотрел по сторонам и, увидев незнакомых людей, подошел к столику.
— Свежая рыба! — сказал он, вопросительно глядя в глаза сидящим.
— Не нужно, — с раздражением отмахнулся коренастый.
— Дешево отдам, — умоляюще сказал мальчик. — За связку три лева, а за…
— Не надо нам, мальчик, — словно извиняясь, сказал Милутин и погладил мальчика по голове. — Вечером уезжаем, куда нам ее девать?
Мальчик вздохнул и пошел прочь. Оказывается, гораздо легче поймать рыбу, чем продать!
Студент посмотрел на худенькую шею, на хилые, костлявые плечи мальчика и вдруг крикнул:
— Эй, парнишка!
Мальчик быстро обернулся. В его взгляде мелькнула надежда. Студент вынул из кармана никелевую монету в пять левов и протянул ему.
— Возьми! — сказал он. — Возьми и купи себе чего-нибудь вкусного…
— А рыбу берешь? — с радостью спросил мальчик.
— Не надо! Это тебе на угощение!
Мальчик посмотрел на сидевших, весело подмигнул им и выбежал на улицу.