Вдали от Рюэйля
Шрифт:
— Послушайте-ка, не знаю, говорил ли я вам уже, но вы — впечатляющий экземпляр. Вы занимались спортом?
— Да. И даже танцами. Балетом.
— Обалдеть. Обалдеть. Обалдеть.
Он смотрел на него с восхищением.
— Я должен был поступить в Оперу, — сказал Жак. — Я давал сольные спектакли в зале «Плейель» и выступал на сцене нескольких мюзик-холлов. Впрочем, у меня это семейное, поскольку моя мать была балериной в кордебалете оперного театра Бордо. Но из уважения к отцу, который был архиепископом, я выбрал химию.
Бапоно вновь взял Сердоболя под руку и увлек в очередной обход лаборатории быстрым шагом.
— Танцор, — восклицал он, — инженер-танцор, танцор-инженер,
Он вновь отпустил руку Жака, чтобы отойти на шаг.
— Вы чертовски хорошо сложены, — продолжил он. — Особенно поразительным я нахожу затылок, он свидетельствует одновременно о силе и уме обладателя. Такой затылок воспринимается как самое настоящее произведение искусства. Вам смешно? Вы — ученый, а я — промышленник, но искусство выше всего, не правда ли? Вот это нас и объединяет.
Он попытался вновь ухватить Жака под руку, но тот незаметно отстранился.
— Мне вот танцы, — сказал Бапоно, — художественные танцы, разумеется, кажутся чем-то феноменальным. Всякий раз когда я оказываюсь в Париже, бегу на балет. Вы даже не догадывались, правда? Вы даже не представляли? Балет — это восхитительно. Балерины — сплошное очарование. А красивые, атлетически сложенные тела в облегающих трико — вот что дает глубокое представление о человеческой анатомии.
Он кашлянул.
— А если вы мне что-нибудь станцуете? — предложил он. — Я бы обеспечил музыкальное сопровождение, а вы бы выделывали свои па.
Он принялся напевать, затем попеременно имитировать струнные и духовые. Жак после некоторого замешательства выдал несколько па, затем перепрыгнул через стол с рьяностью позитрона, вытолкнутого из ядра бора.
Вошла мадам Бапоно.
И сказала: «Не стесняйтесь, господа».
Бапоно прыснул со смеху. Жак сделал достойное лицо и поклонился. Мадам Бапоно была одета так же, как ее дочь, ее шлепанцы были расшиты идентичным образом. Она подвинула стул и села.
— Прошу вас, — сказала она. — Продолжайте.
Она доброжелательно улыбалась.
— Нет-нет, — воскликнул Бапоно, потирая глаза, — на сегодня хватит. Пойдем спать.
— Вы репетировали? — спросила мадам Бапоно.
— О нет, мадам, я руковожу, я сам не играю.
— А какую пьесу вы нам готовите?
— Это секрет, мадам.
— Ладно, все, — сказал Бапоно. — В койку. Дадим молодому человеку возможность поработать.
Он встал и бесцеремонно ссадил супругу.
— Спокойной ночи! — крикнул он. — Спокойной работы!
Еще секунда — и их уже не было.
Жак еще раз обошел лабораторию, погладил Газдрубала, рассеянно посмотрел на пару кристаллизаторов, затем выключил свет и вытянулся на диване в своем кабинете. Он проснулся, когда аппараты для растирания в порошок Интегральной Микстуры Бапоно уже давно урчали. Он услышал, как с полной отдачей стучит пишущая машинка Жинетты.
Он потянулся, встал и решил пойти побриться. В зеркале, висевшем над его письменным столом, он увидел Корбиньона, который усердно трудился согласно полученным инструкциям.
— Который час, Корбиньон? — крикнул он.
— Полдесятого, мсье Сердоболь.
— Я проработал всю ночь, — сказал Жак.
Он посмотрел на себя в зеркало. И окончательно утвердился в своем намерении отправиться в парикмахерскую.
— Все в порядке, Корбиньон?
— Да, мсье.
— Ничего особенного?
— Нет, мсье.
Сказали друг другу они.
Он вышел. В парикмахерской не было ни одного клиента. Он уселся в кресло. Патрон собственноручно начал намыливать ему нижнюю часть лица. После того, как и тот и другой закончили свои дознания относительно семейных
Аптека папаши Линэра выглядела довольно представительно, хотя и не так блестяще, как заведение недавно обосновавшегося конкурента. Жак заходил туда редко — купить пачку аспирина да увидеть физию персонажа, чтобы понять, как его зацепить. Старый хрыч коллекционировал клещей; подступиться к нему с этой стороны было бы просто, но, ничуть не сомневаясь в своих способностях за неделю поднабраться достаточно глубоких знаний в этой интереснейшей области, чтобы суметь разговорить Линэра и даже озадачить его парой заковыристых вопросов, Жак гнушался применять подобные методы и предпочитал использовать более быстрые и энергичные средства, если таковые оказывались в распоряжении.
В лабораторию вошла Жинетта. Жак был один. Он рассматривал под микроскопом маленькие ошметки колорадского жука; следовало сделать более эффективным Дорифоровор[89] Бапоно, чья недостаточность по части дорифоротрудикации[90] уже начинала беспокоить всех сельскохозяйственников департамента.
— Что вам от меня нужно в этой истории с Линэром? — спросила Жинетта.
Она пыталась продемонстрировать высокомерие, но Жак прекрасно знал, что она славная девушка. Одевалась неплохо, красилась, насколько возможно в этом захолустье, чтобы не выглядеть шлюхой, и носила шелковые чулки в обтяжку.
— Жинетта, что вы думаете обо мне? — спросил Жак.
Он находил ее милой, но не больше, и никакого желания не испытывал.
— Что я думаю о вас? Что я думаю о вас?
Она была явно в затруднении.
— О, я в вас не влюблена, — наконец с раздражением выдала она.
— Так. Хорошо. Но, может быть, вы считаете меня хорошим товарищем.
— Это да. Даже отличным.
— Хорошо. Так вот, сегодня вечером мы все втроем пойдем к Линэру.
— Кто это — втроем?
— Вы, я и ваша младшая сестренка Пьеретта.