Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Мой покойный отец с уважением посмотрел на толстый том.
– Это про какую войну он пишет?
– Про первую отечественную, двенадцатого года.
– ответил Женя.
– Наверное, крепкий вояка был. Много воевал, если написал такую толстую книгу.
– Нет, дiду, Толстой воевал в Крыму в середине девятнадцатого века. А родился он в восемьсот двадцать восьмом, через шестнадцать лет после первой отечественной.
–
Мой отец побывал, как и многие бессарабцы за время Великой Отечественной по обе линии фронта. До сорок четвертого служил пожарником в тыловых частях в Бухаресте. А с сентября сорок четвертого в составе противотанкового истребительного артиллерийского дивизиона закончил войну девятого мая. В Берлине. Солдат подобных подразделений называли смертниками.
– Как он мог писать о войне, если он не месил грязь по колено в феврале и не тянул через топь под огнем немца тонущую пушку? Что он может написать о фронте, если он не стоял сутками, не разуваясь, в окопе, залитом талой водой, перемешанной со снегом? Какую правду он может сказать, если не видел, как под бомбежками и артподготовкой падают, как мухи, почти все те, с которыми он вчера еще вместе ужинал из одного котла?
Отец говорил правду. Во время службы в Бухаресте пожарники стояли беззащитными на крышах многоэтажных домов. Американские самолеты налетали и бомбили волнами. По рассказам отца, во время налетов от множества американских самолетов темнело небо.
А при артподготовке на территории Польши в течение двух часов из всего противотанкового истребительного дивизиона в живых остались два человека. Из них один, отделавшийся ушибами и царапинами - мой отец.
– Не может человек так правду написать. Брехня!
– клеймил отец Л.Н.Толстого.
– Толстой читал материалы и книги о войне. Читал и воспоминания участников той войны. Беседовал со стариками, очевидцами тех событий. Тогда, наверное, было подобие военных архивов. Вот он и писал. Детали могут быть литературным вымыслом, а произведение в целом - художественным синтезом, - вступился я за Льва Николаевича.
– Нехай будет синтез! Все равно брехня!
– горячился мой отец.
Последним предложением книги приношу извинения моим читателям за встреченный художественный вымысел и синтез, а главное - благодарность за долготерпение при прочтении моей исповеди...
Оглавление
87