Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства

Единак Евгений Николаевич

На Барабойское озеро в тот день дядя Сева не поехал. Освободив от сердечника, закрепил каркас катушки в оснастке и вручную стал медленно и внимательно разматывать три с половиной тысячи витков провода ПЭЛ диаметром 0,1 мм (чуть толще волоса) с намотанного мной трансформатора. Разматывая, дошел до уложенного мной в обратную направлении слоя.

А в понедельник к девяти, в прекрасном расположении духа, я входил в мастерскую. Дядя Сева сидел за своим столом, разложив перед собой, намотанные мной, трансформаторы. Не поднимая глаз, спросил:

– Какие процессы происходят в работающем трансформаторе, если хотя бы один виток намотан в обратном направлении?

В тот день, включив один, уже отремонтированный

радиоприемник, я последовательно подключал остальные намотанные мной выходные трансформаторы. Всё оказалось в порядке. В конце рабочего дня дядя Сева вытащил из ящика своего стола три разных справочника по радиотехнике. Закладками там уже были отмечены разделы: "Трансформаторы".

– Читай и готовься! В следующий четверг побеседуем.
– немного помолчав, добавил.
– Как жаль и как хорошо, что в воскресенье тебя не было рядом со мной.

В одно июльское утро я сел за свой стол. Меня насторожил едва уловимый, но крайне неприятный запах. Пахло какой-то гнилью, испорченными продуктами. Ничего не говоря, я вышел в фотоателье, через которое мы проходили в радиомастерскую. Там, уединившись в темной будке, колдовал старый фотограф, переносивший запечатлённые мгновения на фотобумагу ещё с конца двадцатых годов. Звали его дядя Миша Блиндер. Зная, что он обожает жирные копчёные колбасы с чесноком, я обошел всю комнату, тщательно принюхиваясь. Повсюду был запах обработанной плёнки и проявителя.

Я вернулся в нашу комнату. Постоял возле дяди Севы. Кроме запахов сигарет "БТ" и одеколона "Шипр" мой нос не ощущал ничего. Но как только я сел за свой стол, запах возобновился. Внимательно оглядев себя вплоть до подошв обуви, посмотрел под стол, за тумбочкой. Дядя Сева куда-то отлучился. А я уже выдвигал ящики моего стола. В самой глубине шуфляды лежала большая, сантиметров тридцать длиной, испорченная, уже высохшая рыба, местами покрытая белым, как плесень, налётом. Откуда?!...

Ещё раз убедившись в том, что отвратительный запах исходит именно от невесть как попавшей в мою шуфляду провонявшей рыбы, я брезгливо взял её за хвост и, размахнувшись, метнул через открытое окно в заросли крапивы. Помыв у Блиндера руки, продолжал работать.

В это время вернулся дядя Сева в сопровождении трех работников быткомбината. Последним ковылял директор комбината, работавший до того прокурором района. Ногу потерял во время войны, когда служил в НКВД, а потом в СМЕРШ е.

С дядей Севой отношения у него были натя нутыми . При мне они никогда не спорили. Но о днажды, входя в мастерскую, я стал свидетелем неприятной для меня сцены. Дядя Сева, почти выталкивая из мастерской , изувеченного войной, директора , ры чал:

– Можешь хоть каждый день посылать комиссии и устраивать проверки. Я не боюсь. Но я тебе устрою единственную , и тогда.. . Сам знаешь! Оставь меня в покое. Со

мной твой фокус не пройдёт !

Мне стало не по себе. Я ничего не понима л. НКВДист, СМЕРШевец, прокурор в моих глазах был чуть ли не героем. А дядя Сева даже не успел повоевать. Невероятно, но сейчас директор комбината, казалось, грозный начальник дяди Севы , наваливаясь на скрипящий протез, молча и покорно вышел. Дядя Миша Блиндер стоял у с воей будки растерянный. Спираль растянутой фото плёнки в его руке крупно подрагивала :

– Побойся бога, Сева! Он же нас съест!

– Подавится!

Вплотную за дядей Севой шёл заведующий столярным цехом и заискивающе вопрошал:

– Сева, может перенесёшь обед на одиннадцать? В чайной сгрузили две бочки. Только что с Окницы. Совсем свежее.

– Я сказал: в двенадцать! Я должен отдать клиенту телевизор.

Без малого двенадцать троица ввалилась в мастерскую.

– Сева! Имей совесть! Бери тарань и пошли!

В свои пятнадцать лет я где-то читал, что таранью хлещут по доске. Но что это такое, и зачем хлещут, выяснить не удосужился. Повода не было.

Наконец дядя Сева помыл руки. Скрывшись за широкой занавеской, снял синий халат, переоделся в свой, всегда отглаженный, бежевый костюм. Подойдя к моему столу, выдвинул шуфляду. Сердце моё ёкнуло.

– Где тарань, Женя?

– Какая тарань?
– с нудьгой в животе я начал догадываться.

– - Рано утром я положил вот сюда тарань. Где она?

– Сухая гнилая рыба?

– Где она?! Что ты с ней сделал?

– Она воняла. Я вышвырнул её в крапиву.

Несколько пар неподвижных глаз стреляли в меня недолго. Все бросились к выходу. Через пару минут вся крапива лежала на земле истоптанной. Тарани нигде не было. Сейчас думаю, что тогда тарань была утащена каким-либо котом.

Дядя Миша Блиндер переступил порог:

– Как нехорошо ты поступил, Женя! Надо было меня спросить. Ой, как нехорошо! Это директор заказал пиво и послал в Окницу комбинатовскую машину. Хотел мириться с Севой. А ты? Ой, что теперь будет? Ц-ц. Ах!

До конца дня уже не было ничего. Я работал один. В пять часов дядя Миша закрыл мастерские своим ключом. Лишь в конце работы я вспомнил, что из-за тарани сегодня не пообедал вообще.

Поплёлся в чайную. Ни настроения, ни аппетита. Заказал суп харчо и ещё что-то. Сел лицом к раздаточному окну, за которым сновала известная на весь район толстая повариха Панаида. Аппетит пришёл во время еды. Суп был очень вкусным. Да и сметаны в суп Панаида мне ложила почему-то всегда полную столовую ложку.