Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина

Белоусов Сергей

— А если б не нагнулась она в этот миг к туфельке?

— Попробуй любой другой девчушке пряжку на поясе расстегнуть, — ухмыльнулась крыса. — Не получится. Поясок-то цельный, а пряжка на нем так, украшение. Сильно быстро делали. Невнимательные вы, мужчины. Что ты, что тот. Я еще могу тридцать три различия найти, только некогда болтать.

— Спасибо, Мануэлина! Снова я перед тобой в долгу. Может, с нами пойдешь? Опасно здесь.

— Дети у меня теперь пристроены. А я стара уже, смерти не боюсь. Да и вам от меня так больше пользы. Глядишь,

пригожусь еще. Беги, давай.

Печенюшкин подхватил на руки нагнувшуюся девочку и едва сделал это, как остальные выпрямились деревянно на стульях, сложили руки на коленях и застыли опять. Теперь любому было бы понятно, что это куклы. Волосы их были из пакли, лица из целлулоида, а глаза — фарфоровые.

Рыжеволосый герой церемонно поклонился крысе, послал ей воздушный поцелуй и вместе со своей ношей растаял в воздухе.

Мануэла проворно взобралась на стол, стащила толстую индюшачью ножку, спрыгнула и исчезла за шторой.

Ляпус, прибывший с войском тремя минутами позже, в бешенстве топтал ногами бессмысленно улыбавшихся кукол.

Лиза чуть не умерла от радости, когда, открыв дверь, увидела Печенюшкина с Аленой на руках. Она целовала сестренку, гладила, шептала ей самые ласковые слова, но девочка не просыпалась.

— Не горюй, — утешал ее спаситель. — Доберемся в домик, разбудим. Мне вот нет оправдания. Ляпуса упустил. Мог бы и Аленку проморгать, спасибо, Мануэла помогла.

— Подумаешь! — восклицала счастливая Лиза.

— Главное — теперь мы вместе. А до Ляпуса еще доберемся. Выпью таблетку и разорву его на мелкие кусочки.

У себя дома Печенюшкин осторожно усадил спящую Аленку в глубокое кресло, открыл шкафчик, достал комок чистой ваты и склянку темного стекла с аптечным ярлыком. «Оживитель детский» — было написано на ярлыке. Откупорив склянку, он понюхал пробку и важно кивнул сам себе головой. Затем смочил вату и бережно провел тампоном по сомкнутым векам девочки. Алена мигом открыла глаза, будто и не спала, и соскочила с кресла.

— Лиза!! — закричала она. — Ура-а-а! — и кинулась сестре на шею.

После первых восторгов Аленка вдруг обернулась к Печенюшкину, внимательно оглядела его и с ревностью посмотрела на Лизу.

— А это еще кто? — сварливо спросила она.

— Башмак и роза, — улыбнулся мальчик. — Я знаю, Алена, ты — человек серьезный, без пароля мне не поверишь.

— Леночка, это Печенюшкин! — вмешалась Лиза, торопясь, как всегда. — Знаешь, какой он хороший! Он, вообще-то, обезьянка на самом деле, вернее, был обезьянкой, но погиб, а потом его вылечили, и он теперь самый могущественный волшебник на свете. Ой, сколько тут без тебя приключений было! Я тебе сейчас все-все расскажу. Он тебя спас от Ляпуса, а еще раньше меня спас…

— Если он волшебник, — перебила Алена, — пусть мне наколдует чаек и два яичка в мешочек. Я буду есть, а вы рассказывайте, только друг другу не мешайте, а то мне непонятно.

Аленка наелась и услышала обо всем, что происходило без нее, включая и историю Пиччи-Нюша и Гокко. Она долго

молчала, а потом спросила просто, как только маленькие дети могут говорить об этом:

— А что, Морковкина и Мишку-Чемпиона убили, да?

Лиза изо всех сил стукнула себя кулаком по лбу.

— Как же мы про друзей забыли?! — воскликнула она. — Их же там и правда прикончат на площади, если уже не прикончили.

— Да ты что! — возмутился Печенюшкин. — Если я Ляпуса упустил, теперь обо мне все, что угодно можно думать? Смотри!

Он выхватил из буфета знакомое уже блюдечко, поставил на стол и захлопал ящиками, не находя в них того, что искал. Наконец, пожав плечами, извлек из одного жухлый абрикос и бросил на блюдце.

— Совсем от фруктов отвык, — пояснил он смущенно. — Некогда запасы пополнить. Хорошо, хоть этот завалялся. Ладно, на пару минут хватит.

Абрикос сам собой покатился по блюдечку и дал вполне приличное цветное изображение, куда лучше, чем Лизина резинка…

Убогая запыленная комнатка. Грязные, разномастные занавески на окнах. Круглый стол, скатерть в жирных пятнах. Вокруг стола два старых стула, табуретка и ящик из-под овощей. На ящике сидит Федя, на табуретке — Мишка, на стульях — Фантолетта и Морковкин. В углу комнаты клубком свернулась кобра. На кровати, под серыми облупленными шарами, лежит связанная носатая старушонка. («Все ее мучают» — всплакнула Аленка, узнав фею Мюрильду). Сидящие у стола оживленно о чем-то спорят, особенно яростно жестикулирует Морковкин.

Звука не было. Абрикос, по всей видимости, звука не давал.

— А где троллейбус? — не сдавалась Лиза.

— А где Грызодуб Баюнович?

— Грызодуб зализывает раны в своей пещере. Там его Ляпус не достанет. А троллейбус, наверное, стоит у домика, возле крыльца, привязанный к столбику.

— Ну, хорошо. А нам теперь что делать?

— Слушать, — Печенюшкин убрал абрикос с блюдца. — Ты ведь так хотела узнать, что же случилось дальше с Пиччи-Нюшем и его названым братом — маленьким индейцем Гокко…

Глава пятая

Печенюшкин. История вторая

Все дальше и дальше от родного поселения уносило течение Паранапанемы маленький плот. Бревнышки плота — в руку толщиной — были прочно связаны лианами. Взрослого мужчину такое сооружение не выдержало бы, но худенький двенадцатилетний мальчик мог находиться на нем без опаски. «Впрочем, какая разница, если смерть все равно рядом», — думал Гокко.

Он лежал совсем без сил, боль разрывала тело, но голова была ясной. Мальчик заболел четыре дня назад. Утром, проснувшись, он почувствовал жжение в животе, ядовитую горечь во рту, а руки и ноги невозможно было поднять. Пришел знахарь Чимбу, осмотрел Гокко, расспросил, что тот ел вчера, и, напоив дурно пахнущим настоем, ушел, покачивая головой. На другой день ноги у больного распухли и покрылись мелкой синеватой сыпью. Знахарь появился опять, дал новое лекарство, а потом пошел к вождю и долго шептался с ним о чем-то.