Вдова в январе. Романы

Колбергс Андрис Леонидович

— Не скажи, не скажи…

Жирак налил в лейку воды из черной, нагревшейся на солнце бочки и стал помешивать ее деревяшкой, чтобы растворилось удобрение. Потом опять пришлось утереть лицо, хотя уже поздняя осень, но солнце хорошо пригревает.

«Какие у него толстые пальцы», — подумала Мудите, глядя в кухонное окно. За десять лет их жизни она как-то не замечала этого. Позже, за ужином, она увидела, что и щеки Жирака, и двойной его подбородок основательно обвисли. А как он по-мужицки ломает хлеб и чавкает… «Он уже совсем не считается с моим присутствием, я, видимо, для него ничего не значу».

— Ну, ладно… — И Жирак, продолжая жевать, поднялся. — Мне еще надо заглянуть

в теплицу.

— Может быть, съездим в кино? — кротко улыбнулась Мудите.

— Когда? — Жирак развел руками и вышел из кухни.

— Но я хочу! — воскликнула Мудите.

— Загляни в программку, по телевизору сегодня должно быть что-то интересное, — крикнул Жирак из коридора.

Моя посуду, Мудите слышала, как он возится в теплице и что-то передвигает.

Лет двадцать пять назад имя Зигурда Жирака склоняли все республиканские газеты, и известность эта доставила ему много неприятностей. В частности, она принесла ему прозвище «дезертир зеленого фронта». Этим званием, на время ставшим газетным штампом, награждали всех специалистов сельского хозяйства, сбегавших из деревни в город, но Жираку пришлось претерпеть больше всех, потому что по случайному стечению обстоятельств, — может быть, именно потому, что сельскохозяйственную академию он окончил с отличием, — его протаскивали в сатирических журналах, сатирических приложениях к газетам и с высокой трибуны. Как-то он даже попытался защищаться и написал в редакцию открытое письмо. Колхоз, куда его по распределению направили, находясь долгое время в руках нерадивых хозяев, совершенно пришел в упадок. С крестьян бесконечно требовали, но взамен ничего не давали. У колхоза не было финансовой базы, поэтому он не мог обеспечить себя минеральными удобрениями в нужных количествах, а без них еще никто не наловчился собирать нормальный урожай. Техника была изношенная. Кто не хромой да не немощный, тот искал себе работу в лесничестве или в районном городке.

Письмо Жирака не напечатали, но стали цитировать по кускам с трибуны, и куски эти, вырванные из контекста, обращались теперь против самого автора. Послышались пламенные призывы лишить Жирака диплома, но никому конкретно это не поручили, да никто, собственно, и не рвался.

Объехав несколько районных городков, «дезертир зеленого фронта» вернулся в Ригу. Отец его к этому времени умер, и Жирак поселился во временной постройке на участке, отведенном покойному, и стал выращивать раннюю капусту, которую перекупщики возили в Псков.

Жирак удачно устроился преподавателем труда в одной начальной школе на окраине: пусть зарплата маленькая, зато свободного времени много, поскольку в столярной мастерской, где чудесно пахло стружками или отвратительно воняло столярным клеем, приходилось бывать только несколько часов в неделю, чтобы показать мальчишкам, как из фанерок склепать солонку на стену или выпилить хлебную доску. Сам преподаватель почерпнул эти сведения из «Спутника пионервожатого», а может быть, из довоенного «Юного техника».

Другие учителя равным себе его не считали, так как были уверены, что имеют дело с довольно-таки ленивым мастеровым, раз уж он работает в школьной мастерской, а не на фабрике, где заработок куда больше. Разве можно с ним разговаривать о явлениях высшего порядка и изящных искусствах, может, у него на самом деле и законченного среднего нет? Мало ли что в бумажке написано…

Но когда было дано указание незамедлительно организовать кружки для внеклассной работы, вспомнили и о Жираке: у него же нет общественной нагрузки. И весьма удивились, когда тот без всякого сопротивления взялся вести кружок юных ботаников.

Был конец апреля. Жирак посадил

немногочисленных членов кружка в электричку и повез в лес. Вернулись они с вкусными, сочными листьями медвежьего лука в бумажных кульках и с латинским названием «аллиум урсинум» в голове. Кроме того, они узнали, что обычный лук «аллиум сативум» относится к семейству лилий, что его пьют со сладким молоком от глистов, с солью от колик в животе, с медом кладут на раны, лошадям от рези дают лук с табаком.

После этой небольшой экскурсии в ботаники готовы были записаться все, но Жирак брал только тех, кто усерднее всех работал в школьном саду, где теперь беспрерывно копали, рыхлили, пересаживали, подстригали и опрыскивали.

К сожалению, осенью Жирак из школы ушел. На него пожаловалась учительница физкультуры. На соревнования по метанию гранаты не явились шесть мальчишек, что нанесло непоправимый урон спортивной чести не только школы, но и всего района. Допрошенные мальчишки сознались, что в это время они преспокойно пекли с другими ботаниками выращенный ими картофель сорта Черный гамбийский.

И вместо того чтобы самокритично признать свою вину и пообещать исправиться, разъяренный Жирак подал заявление об уходе.

Когда Мудите познакомилась с Жираком, ему еще не было сорока. Эпоха выращивания ранней капусты и картошки на частных участках кончалась, так как заготовители неожиданно открыли, что в нашей огромной стране есть республики с более изобильным солнцем, чем в Латвии, и оттуда пошли вагоны с ранними овощами по умеренным ценам. Частный сектор быстро перестроился, и началась эра цветов и цветочных луковиц. Жираку это принесло известность, так как в отличие от других он изучал агрономию. К нему приходили за советом, просили определить кислотность почвы или порекомендовать посадочный материал — наконец-то его познания кому-то пригодились. Кое-как был достроен нижний этаж дома, и начато возведение теплицы. Ради дома Жирак особенно не отказывал себе, носил хорошо сшитые костюмы, которые скрывали дефекты его фигуры, ходил на концерты и в театр, и поскольку был человеком, который лишь в исключительных случаях поднимал рюмку с коньяком или бокал с шампанским, выглядел моложе своих лет и чувствовал себя весьма бодро.

Мудите восхищалась его познаниями и спокойствием, с которым он по десять раз объяснял посетителям одно и то же. На каждом шагу она чувствовала превосходство Жирака, подчинялась ему, слегка даже побаивалась и полагала, что именно таким и должен быть глава семьи — на Жирака можно было положиться. Наверняка сыграл роль тот факт, что еще в двадцать два года Мудите по вечерам ставила на кухне свою раскладушку и слышала сквозь сон, как капает вода из крана. Если многие девушки в ее возрасте уже пресытились любовными приключениями, то Мудите к ним еще не прикоснулась. Может быть, это была заслуга и ее матери, может быть, обстоятельства так сложились, а именно то, что стряслось с Карлисом Валдером, на вечера она не ходила, чувствовала себя покинутой, перестала учиться музыке и поступила в торговый техникум, откуда и попала на склад готовой одежды, который был настоящим женским монастырем.

Жирак еще какое-то время колебался, раздумывал о разнице в годах, потом по секрету от Мудите поделился своими опасениями с ее родителями. И получил благословение.

Мудите фактически уже сдалась, оставалось только опустить подъемный мост и выйти с ключами на вышитой подушечке. Мудите вошла в дом, под крышей которого никогда не было ни бурь, ни вьюг, всегда только ясная погода, мягкий, ровный климат…

Жирак, покряхтывая, все возился в теплице — перетаскивал ящики с саженцами подальше от вентиляционного люка.