Вдовцы
Шрифт:
— Мартина думает, что полиция станет нас допрашивать, — сказала она. — Я уже не знаю, на каком я свете.
— На вилле никогда не бывало визитеров — ты в этом уверена?
— Совершенно. Начнем с того, что Жан-Мишель был очень скрытным. Он слишком дорожил этим проектом. В его планы входило создать трикотажную фабрику и начать широкую рекламную кампанию! Его ссудили большими суммами… Она промокнула глаза.
— Но ведь тебя же он посвятил в свою тайну.
— Только по необходимости. Я неизбежно обратила бы внимание на качество новых тканей. Но я дала ему слово хранить его тайну.
—
— Нет, разумеется. Но его все любили. Он был такой милый. Никто бы его не предал.
Она снова расплакалась. Сколько ни ищи, я не видел следа, который вел бы не ко мне. Что я отвечу, если меня спросят, как я провел понедельник? Я совершил это преступление в каком-то смысле бездумно, не приняв никаких мер предосторожности. У меня оставался один малюсенький шанс: с точки зрения полиции, никакого повода убивать Мериля у меня не было. Разве моей жене не светила большая выгода, продолжи он свою работу? Я смотрел на Матильду, которая пыталась подправить макияж.
— Что же ты скажешь?
— Кому?
— Ну, полиции.
— Я не знаю, какие вопросы они нам зададут.
— На вилле остались твои вещи?
— Нет. Но я не смогу утаить…
— Как бы то ни было, советую тебе особенно не распространяться. Когда полиция сует нос в личную жизнь, это может далеко завести.
Я наблюдал за Матильдой. Моя подозрительность не уменьшилась, а у нее, вполне возможно, еще оставалось, что утаивать. Однако ее рука, наводившая синие тени на веки, не дрогнула.
— Болтать я не расположена, — сказала она.
— Этот каталог, о котором ты упомянула, уже находится в печати или только готовился?
— Только готовился, к несчастью.
— Полагаю, задумка Мериля не уйдет в песок. Готов биться об заклад, что его каталог все же увидит свет. Все фото находятся там, на вилле?
— Разумеется.
— А как ты снималась? Я хочу сказать: только по пояс или в полный рост?
— В полный рост. Но с кашетой на лице. У меня сжалось сердце. Откровенные фотографии, как и следовало ожидать.
— Так что люди не смогут тебя опознать?
— Нет.
Сколько сожаления прозвучало в этом «нет»! Как она была бы горда, если бы фигурировала на рекламах в метро полуголая! Красивейшие груди Парижа!
— Послушай, Серж, не вздумай все начинать сначала!
— Да нет. Я просто хочу разобраться в ситуации. Эти фото… они могут натолкнуть полицейских на мысль. Не опережай их вопросов. Поверь мне. Чем немногословней ты будешь, тем лучше… для тебя… и для меня тоже. На радио не очень-то любят рекламу подобного сорта. А я вовсе не желаю, чтобы меня выгнали с работы.
— Ладно. Убегаю. До вечера, Серджо.
Сейчас самым срочным было обезопасить себя со стороны Мерлена. Он-то знал. Он — единственный, кто держит в руках все нити. И ему нет никакого резона, сохраняя молчание, становиться соучастником преступления. Но что сделать, чтобы помешать ему говорить? Я видел только одну возможность — сказать ему почти всю правду… «Моя жена работала у Мериля манекенщицей… Она часто встречалась с ним на его вилле, где помогала готовить новую коллекцию нижнего белья… Она скрывала от меня свои поездки, зная, что мне это не очень-то
Я прекрасно вижу предстоящую сцену у Мерлена и в метро, по дороге к нему, заканчиваю ее отработку: мимика, интонации — все! Мне необходимо произвести хорошее впечатление на Мерлена, который, похоже, не очень-то спешит идти в полицию исповедоваться. Короче говоря, достаточно снять груз с его совести!
Мерлен принял меня безотлагательно. Мне показалось, что он весьма далек от озабоченности, досады и, напротив, старается обуздать какую-то лукавую радость. Указав мне на стул, он приступил к атаке:
— Газеты читали?
Наступил момент влезть в шкуру моего персонажа. Я старался играть свою роль как можно достовернее. Всего одна нотка жалости по отношению к Мерилю, ненавязчиво… Зато я подчеркнуто настаивал на таком деликатном моменте.
— Ваш агент оказался на высоте положения… Мы толковали его информацию в одном-единственном смысле, какой она вроде бы подсказывала… И если ошибались, то, право, он тут уже ни при чем.
Однако чем больше я говорил, тем меньше ощущал реакцию Мерлена. Он был плохим зрителем и от меня ускользал. Он смотрел на меня тяжелым взглядом, в котором мелькала ирония.
— Ладно, ладно, — наконец произнес он. — Рад узнать, что в вашем доме снова воцарился мир.
Открыв ящик письменного стола, он извлек оттуда трубку и стал ее набивать, стараясь не рассыпать ни крошки табака.
— Я чуть было не счел, — продолжил он, — виновным вас… Да и вы сами, полагаю, должно быть, пережили несколько тревожных моментов… Кстати, с понедельника у меня появились сведения, которые я вам задолжал. Я узнал, что голубая малолитражка принадлежала Жан-Мишелю Мерилю. Он раскурил трубку короткими затяжками заядлого курильщика.
— И заодно узнал, — продолжал он, — нечто такое, что отводило от вас подозрения, в каком-то смысле, априори… Наблюдая за мной, он не мог удержаться от улыбки.
— А именно?
Я был слишком взволнован, чтобы сохранять спокойствие, как мне было положено по роли.
— Мериль питал пристрастие к мужскому полу. До меня дошло не сразу. Как это может отвести подозрения от меня? Но потом у меня открылись глаза.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Естественно, я не укажу вам источники, но это доподлинно известно. Могу вам даже сказать, что несколько лет назад он был замешан в одном из так называемых «типично парижских» скандальчиков, которые спешат замять. С тех пор он больше не давал повода для пересудов, но тем не менее!… Так что не думайте, будто полиции это неизвестно, и в данный момент она должна направить поиски преступника по надлежащему руслу. Поверьте, я сожалею, что не был информирован обо всем этом раньше. Тогда бы вы не сомневались относительно верности своей супруги.