Вдовье счастье
Шрифт:
— Барин до вас, ваша милость, — обрадовал меня Фома. — Пришел, упрямый, все сидел, а теперь не скажу, куда делся. Но коляска тут… Может, куда зашел перекусить.
— Чтобы ему там кусок поперек горла встал, — в сердцах вызверилась я. — Я знаю, кто это, Фома. Нет-нет, я сама поговорю и сама справлюсь, как появится, пусть пройдет. За меня не беспокойся.
Но барин уже и сам спешил, чуть не попав под лихача и получив порцию отборной ругани. Требования о вежливости распространялись на седоков, а не на пешеходов, и извозчики хоть так отводили
— Очки купите, ваше благородие, ежели глаза в заднице отродясь! — посоветовал лихач и поехал себе дальше. Я задумчиво смотрела на приближающегося ко мне человека.
Нет, вот его я не ждала.
Помнится, он просил у меня полтину, значит, пошел на второй заход. Все такой же лощеный, весь из себя барин, и несмотря на то что прошло уже довольно времени с нашей первой встречи, я все еще не могла сказать, нуждается ли Леонид или нет. Но раз от репы воротил нос, с голоду тогда не пух и сейчас не голодает.
— Вера Андреевна, милая сестра, — разулыбался он озабоченно, благоухая одеколоном, — рад, что застал вас в здравии!
И тебе не хворать, тоскливо кивнула я, потому что рассчитывала, как обычно, сесть и поработать, а не выяснять непонятно какие отношения с родственником. Лукея, кстати, о Леониде мнения столь же поганого, как и о моем покойном муже, а если старуха в чем и не ошибается, так это в людях…
— Рада, что и вы здоровы, любезный брат, — вздохнула я, что прозвучало, возможно, как «не дождетесь». — Чем обязана?
Неподалеку работал метлой Фома, и если раньше я по неведению полагала, что постоянное подметание улиц — имитация бурной деятельности, то теперь знала, что в том и смысл. Не в чистоте, а в том, что дворник вроде бы и занят, на самом деле бдит за округой, так что я ничего не опасалась. Попытаться кому-то навредить после того, как официальный полицейский филер срисовал тебя на раз-два — проще самому пройти и лечь на плаху.
Дети как раз гуляли с няньками и Данилой, и это было хорошо.
— Украду у вас полчаса, Вера Андреевна? — поинтересовался Леонид, но разрешения ему не потребовалось, он без всякой стеснительности пошел в дом впереди меня, впрочем, аккуратно придержав мне входную дверь. Фома с недоверчивой усмешкой следил за нами. — Знаю, вы вся в трудах… как бы труды не оказались вам западней.
Загнанная, отчаявшаяся Вера первых дней и та, которой я была сейчас, люди настолько разные, что я даже не потрудилась выдать какую-то реплику. Что бы деверю ни приспичило, пусть излагает и убирается. Я лишь сама с собой заключила пари: если он пришел просить денег, куплю себе платье. Если у него что-то еще — не куплю.
Денег, конечно, не дам.
— Купцы, Вера Андреевна, мягко стелют, — продолжал деверь, шагая теперь уже чуть позади, все же куда идти, ему ведомо не было. Он озирался, хмурился, недовольно играл желваками, кадык дергался. — Спать жестко после того. С того времени, как я узнал про ваши… начинания, — поморщился он, а я позвонила в дверь — Лукея должна кашеварить, откроет. — Фамилия наша дворянская
Лукея распахнула дверь, озадаченно выпрямилась, осмотрела не спеша сначала меня, потом Леонида, задумчиво облизала поварешку, с которой уже стянулась блинная масса.
— Барин, — настороженно отметила она, и я поняла, что первое, о чем Лукея подумала — что я ее возвращаю. — А батюшка-барин покойный меня Григорию Митричу подарили, о том запись есть. Так что барыне-то голову не дурите, я с вами никуда не пойду.
— Да я не ради тебя пришел, баба дурная, — дернул Леонид щекой, я ухмыльнулась — окоротил бы ты язычок, с нее станется сейчас тебя поварешкой приложить просто потому, что она может. — Подай нам что есть на стол и не беспокой.
Рука Лукеи подозрительно шевельнулась. «Ты только скажи, матушка», — прочитала я в ее прищуренных недобро глазах.
— Я не голодна, Лукея, иди стряпай, — улыбнулась я. — Что на ужин?
— А окорочка, — живо откликнулась она, — которые давеча в лавке были. Блинов вот напеку, — она сунула поварешку Леониду прямо под нос так, что ему пришлось отпрянуть. — Икорку знатную взяла у старханских купцов.
— Попробовала уже? — нахмурила я брови, но Лукея отлично понимала, что это игра.
— Как не пробовать, матушка? — она, делая вид, что я ее изумила, еще раз прошлась поварешкой под носом у Леонида. В третий раз ему лучше бежать. — А как подсунут дрянь? Я барыню свою да барчат дрянью кормить буду? А вот: как выбирала, попробовала, и как взяла, тоже попробовала, и как домой пришла, попробовала — вдруг обманул, а перед тем как блины сготовить, попробовала — вдруг испортилась! Я ж всего по ложечке, барыня Вера Андреевна! А иначе-то как?
Судя по цвету лица Леонида, икру ложками он не ел… не так у него все радужно, вот и славно.
— В кабинет проходите, брат, — указала я и, стоило Леониду двинуться в направлении двери, сунула Лукее серебряную монетку — заслужила.
Несмотря на объевшуюся икрой Лукею, а может, и благодаря тому, решимость с деверя не спала, он зашел в кабинет, сел, ногу закинул на ногу — чувствовал себя как дома. Я села за стол, сегодня девственно чистый, лишь простенькая чернильница, что как раз Леонида озадачило. Да, да, то, что я считаю излишками, я пускаю на классную и качественную еду, а куда наливать чернила, мне без разницы.
— Слышал про матушку вашу, — вспомнил Леонид и навел на холеную физиономию невозможную грусть. — Мои соболезнования. Вам же имение осталось?
— Уже нет, — лучезарно улыбнулась я. — Я его продала, долги закрыла.
Что-то неприятно кольнуло, но что опять? Улыбку я удержала, притворяясь, что безмерно рада принимать у себя дорогого гостя. О смерти матери и продаже имения слухи ходили, но не настолько широкие, не в дворянских кругах, или кто-то уже успел рассказать о покупке?
Нет, не то, что-то не то.