Вдовье счастье
Шрифт:
Бурдалю на поясе, табуретка под китовым усом прикручена намертво — кстати, к чему, но я не уверена, что хочу знать. Женщина на все случаи жизни. Я закатывала глаза и крепилась: солнце поднималось все выше, пекло все сильнее, в слоях кисеи мне грозил тепловой удар, кружево с золотой нитью драло до крови шею, я могла лишь радоваться тому, что танцевать мне не придется.
— Мама, ты похожа на куклу Марфы, ту, которая в синем платье, — задумчиво изрек Сережа, рассматривая меня в бальном платье, и я с гордой страдальческой миной возвела очи горе. Куклу, которую мой сын имел в виду, в моем мире называли «баба на чайнике», что же, Сережа,
Швея ушла, прихватив с собой почти законченное платье, ткани, кружева, кисею и изрядный моток моих нервов. Феврония и Анфиса одевали детей на прогулку в новый парк Купеческого собрания — с музыкой, потешками и сластями, я собиралась на первое заседание правления банка, и когда вышла в прихожую, застала там своего огромного незаметного Данилу.
— Вас сопровождать, барыня, или с барчатами идти? — осведомился он, я отмахнулась:
— Конечно с детьми, обо мне не беспокойся, — но что-то в хмуром лице Данилы мне не понравилось. — Почему спросил, случилось что?
— Никак нет, барыня, — отрапортовал Данила, и монетки на подносе для визитных карточек зазвенели от его рыка, — только вот девка ваша сегодня с утра с каким-то хлыщом встречалась.
— С каким хлыщом? Какая девка?
— Не могу знать, барыня. Вострый такой, дохленький, — и Данила так перекосился, что мне стало ясно — хлыщ слова доброго не стоит. В отличие от факта его встречи… с кем? — А девка, так дворовая ваша. Пелагея.
Я как раз пересчитывала деньги, которые намеревалась взять с собой на мелкие расходы, но все-таки прервалась и уточнила:
— Что делали, как хлыщ выглядит?
— Да поговорили, барыня, и разошлись, — пожал плечами Данила, старательно припоминая события. — Вроде как передал ей что хлыщ, я далеко стоял, так-то не видел, так оно, вестимо, еще у нее, могу сходить посмотреть. А хлыщ, ну, плюгавенький, тьфу. Я это к чему? Как бы вашу девку он не попортил.
Палашка хотела замуж, но посторонних побаивалась. Мужчины нечасто бывали в магазинах, если и заезжали, то купеческие и мещанские порученцы, которым чужая крепостная девка была сто лет не нужна, но на улице кого только не было, и я бы не обратила внимания на слова Данилы, если бы не помнила, кто он был. Полицейский филер, и его тревога передалась и мне, хотя, вероятно, он перестраховался, а я была просто пуганая.
Два покушения на меня и смерть матери — это что-то да значит.
— Какого роста был хлыщ? — прищурилась я, оценивающе смотря на Данилу. С его роста все, что ниже двух метров, плюгавое, я сама едва доходила ему до плеча.
— Пониже меня будет, — презрительно показал он довольно высокий рост, и я вспомнила низенького швейцара «Савоя». Рост, как и возраст, понятие относительное. — Так что, сходить узнать, что за хлыщ был и что девке передал?
Я могла опоздать, но кивнула и, уже спустившись к коляске, ждала возвращения Данилы, стараясь не выдать при детях волнения. Удавалось мне плохо, терпение не всегда было моей добродетелью, и когда я завидела высоченную фигуру телохранителя, рванулась к нему.
— Вот, — и Данила протянул мне на огромной ладони три золотые монетки. — Девка ваша, барыня, ревмя ревет, трясется вся. Вернуть ей, что ли?
Что оставалось делать? Бедная Палашка, все-таки совратили, большой город место
День выдался непростой, было много нюансов, о которые мы могли споткнуться что в страховом деле, что в банковском. Я всегда была потребителем этих услуг, а не производителем, и пришлось вспоминать, ошибаться, поправлять саму себя и упреждать возможные риски. Часть купцов возражала против всяческих непонятных им мер, часть одобряла, я вернулась домой вымотанная донельзя и, что для купеческих встреч нетипично, адски голодная — явно от нервов.
Лукея хлопотала на кухне, Феврония пошла в лавку за овощами к ужину, Анфиса занималась с детьми. Я села за стол, потянула носом — пахло печеным, похоже, птицей, и похоже, Лукея решила ее не ощипывать до конца, рассудив, что в печи лишнее сгорит само.
— Дай мне поесть что-нибудь, умираю, — простонала я. — А это откуда?
Взгляд упал на корзину с выпечкой и фруктами, я наугад сунула руку, вытащила мешочек с отличным чаем, выставила перед Лукеей — мол, завари. Лукея зыркнула на мешочек недоверчиво, со вздохом поставила передо мной тарелку с тыквенным супом.
— Горячее еще, матушка, ешь. Дай-ка я медом тебе полью. А это барыня прислала.
— Какая барыня?
— А она мне не докладается! — оскалилась Лукея. — Оно мне, матушка, надо, не мне назначено, чего мне лезть. Ешь суп, пока не остыл, — и сменила гнев на милость: — Вдова какая-то, как и ты, запамятовала я ее фамилие… Козлова? Баранова? Вона и мешок с вещами она прислала, Никитка его вниз снес.
От Лукеи было мало толку, я, чуть не теряя сознание от голода, встала, заглянула в корзину и к своему счастью сразу увидела карточку. Ответный презент прислала мне моя добросердечная купчиха вместе с приглашением на чай.
— Бестолочь, — прошипела я, отламывая от свежайшей сайки огромный кусок и запихивая его в рот, одновременно зачерпывая ложкой суп. Мне не передались манеры дворяночки Веры, ела я точно так же, как и тридцать лет назад за своим шатающимся книжным прилавком — аккуратно, но жадно, по-простому, пусть вместо жиденькой лапшички на воде у меня теперь было парное мясо. — В следующий раз спрашивай, и гуся ощипывай как следует, руки не отвалятся!
Лукея посмотрела на меня оскорбленно, грохнула крышкой, под которой доходила опара, окунула палец в тесто, оценила готовность, вытерла палец о юбку и отвернулась. Пора ее рассчитать, подумала я, захочет вольную — дам, не захочет — верну Леониду. Сил моих больше нет каждый раз за обедом гнать от себя сцены ее стряпни.
Дети умаялись в парке и запросились спать раньше обычного, хотя Анфиса предупредила, что проснутся они с первыми петухами и покоя мне не дадут. Я вздохнула — она права, и попросила ее остаться на ночь. Лукея еще возилась на кухне с пирогами, я ушла в кабинет и слушала, как няньки готовят детей ко сну, а Лукея грохочет противнями.
За расчетами и попытками написать очередной синопсис я не услышала звонка, поняла, что кто-то пришел, лишь когда негромко закрылась дверь, и вышла в прихожую отсоединить звонок, чтобы вечерние визитеры не разбудили угомонившихся детей. Из кухни вышла Палашка, увидев меня, побледнела, губы у нее затряслись, она попятилась и прижалась к стене. Я смотрела на нее, пытаясь угадать, насколько сильным было ее грехопадение.