«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Кром Михаил Маркович

Прием состоялся 9 января 1536 г. Шигалея встретили у саней бояре кн. В. В. Шуйский и кн. И. Ф. Телепнев Оболенский, дьяки Федор Мишурин и Меньшой Путятин. Они проводили его до дверей Лазаревской палаты, где сидели Иван IV с матерью. Государь с остальными боярами встретил хана в сенях и вошел с ним «к матери своей к великой княгине государыне в полату». Отвесив земной поклон «великой государыне», Шигалей произнес верноподданническую речь, помянув и былое жалование Василия III, и свою «измену», и нынешнее прощение и жалование «государей», за которое он, их «холоп» (!), готов голову свою сложить на государевой службе [420] . Ответную речь с обещанием милости и жалования говорил по приказу Елены Федор Карпов. Затем хана одарили и отпустили на его подворье.

420

ПСРЛ. Т. 29. С. 22.

Однако описанный прием стал лишь первым актом придворного действа,

в котором главная роль по «сценарию» была отведена Елене Глинской. Вслед за мужем и жена Шигалея, Фатьма-салтан, пожелала видеть «очи» государыни. «И великая государыни Елена, — говорит летописец, — пожаловала ей очи свои видети и велела ей у собя быти» [421] . Встреча ханши была точным повторением той, что была оказана Шигалею, с тем отличием, что вместо бояр роль провожатых исполняли боярыни. В сенях у дверей Лазаревской палаты Фатьму-салтан встретила сама великая княгиня и вошла с нею в палату. Сюда же пришел и великий князь: поздоровавшись с гостьей, он «сел на месте своем… у матери, а у царицы [ханши. — М. К.] с правой рукии, а бояре с ним по обе стороны». Летописец подробно перечисляет боярынь, присутствовавших на приеме, что делает этот рассказ ценным источником для изучения двора Елены Глинской. С той же тщательностью, выдающей местнический интерес, указывается, кто где сидел во время застолья, ставшего кульминацией великокняжеского приема. «А после стола, — завершает свой рассказ летописец, — великая государыни подавала чашу царицы да туто ее и дарила, да и отпустила ее на подворье…» [422]

421

Там же. С. 23.

422

Там же.

Можно согласиться с П. Ниче в том, что приведенный отрывок, представляющий собой настоящий апофеоз «великой государыни», полностью соответствует тенденции Летописца начала царства, прославляющего мать великого князя [423] . Но, несмотря на тенденциозность этого источника, нет оснований ставить под сомнение фактическую основу описанных в нем событий конца 1535 — начала 1536 г., которая подтверждается кратким известием Воскресенской летописи о «пожаловании» Шигалея и данной ему великим князем аудиенции [424] . А подробная роспись бояр и боярынь, участвовавших в приемах бывшего казанского хана и его жены, вероятно, основана на документальных записях 1530-х гг.

423

Nitsche P. Grossf"urst und Thronfolger. S. 238.

424

ПСРЛ. Т. 8. С. 291.

Прием Шигалея великой княгиней Еленой, безусловно, был делом необычным и выходил за рамки политической традиции (недаром аудиенции предшествовало совещание правительницы с боярами, на котором был пущен в ход решающий аргумент: «занеже еще великий государь млад» и т. д.). Возможно, в 1536 г. великая княгиня попыталась расширить сферу своего влияния, включив в него и внешнеполитические дела. Как уже отмечено выше, к концу мая — началу июня того же года относится единственная в своем роде запись в посольской книге, которая, наряду с великим князем и боярами, называет Елену в числе участников совещания о целесообразности отправки послов к королю Сигизмунду [425] .

425

Сб. РИО. Т. 59. С. 34.

Однако каковы бы ни были внешнеполитические амбиции правительницы, на официальный уровень межгосударственных отношений они не вышли. Что касается приема Шигалея, то бывший казанский хан был вассалом («холопом», по его собственным словам) московского государя, а сама Казань еще после первого взятия ее войском Ивана III в 1487 г. считалась «вотчиной» великого князя [426] . Поэтому, как справедливо считает П. Ниче, аудиенция, данная Шигалею, не нарушила принцип официального неучастия Елены во внешнеполитических делах [427] .

426

Как показал Зимин, составитель Летописца начала царства — в полном соответствии с позицией русской дипломатии середины XVI в. — считал Казанское ханство вассалом Москвы (Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. С. 36–37).

427

Nitsche P. Grossf"urst und Thronfolger. S. 239.

Суммируя сделанные выше наблюдения, можно прийти к выводу, что, несмотря на действительно большую власть и признанный титул «государыни», полномочия Елены как правительницы были существенно ограничены. Прежде всего она

не имела права принимать и отправлять посольства, заключать мирные договоры и вообще представлять Русское государство во внешнеполитических делах. Эта функция полностью оставалась прерогативой ее сына-государя, несмотря на его юный возраст.

Но и во внутренних делах сохранялась четкая грань между правительницей и государем как единственным источником легитимной власти. Все официальные акты (жалованные, указные, правовые и т. д.) выдавались только от имени Ивана IV.

Однако существовала еще одна важная сфера, в которой власть великой княгини была полной и ничем даже формально не ограниченной, а именно — контроль над придворной элитой. Думается, именно эта функция была основной в деятельности Елены в 1534–1538 гг. Как уже говорилось выше, придворная среда, расколотая местническими противоречиями, нуждалась в верховном арбитре. Эту роль и взяла на себя великая княгиня.

3. Великокняжеский двор в годы правления Елены

Один из выводов предыдущей главы заключался в том, что Елена Глинская пришла к власти в обстановке ожесточенной местнической борьбы и во многом — благодаря этой борьбе, которая позволила ей освободиться от опеки, навязанной ей покойным мужем, и, получив поддержку влиятельных сил при дворе, стать единоличной правительницей. Изменения в составе придворной иерархии, произошедшие к осени 1534 г., отразили итоги соперничества могущественных боярских кланов, с одной стороны, и родственные связи и симпатии великой княгини — с другой.

Как мы уже знаем, первыми жертвами местнической борьбы стали «чужаки» — князья литовского происхождения, в том числе дядя правительницы, князь Михаил Львович Глинский: он был арестован в августе 1534 г. и умер в заточении (15 сентября 1536 г.) [428] .

В какой-то форме опала коснулась и других ближайших родственников правительницы — ее матери и братьев. Об этом сообщает краткий летописец Марка Левкеинского: «Ополелася великая княгини Елена на матерь свою, на княгиню Анну. Таго же лета братью свою поймала, да не крепко» [429] . Оговорка летописца о том, что «поимание» братьев великой княгини было «некрепким», позволяет предполагать, что опала в отношении их носила кратковременный и сравнительно мягкий характер (вроде домашнего ареста). Сохранились сведения о покупке кн. Михаилом Васильевичем Глинским земель в Ростовском уезде в годы правления Елены [430] . Но что характерно: пока она была у власти, никто из ее братьев ни разу не появился на государевой службе [431] . Не упоминаются Юрий и Михаил Глинские и на официальных приемах, включая описанную выше аудиенцию, данную бывшему казанскому хану Шигалею в 1536 г. А боярский чин братья получили только в начале 1547 г. [432]

428

ПСРЛ. Т. 29. С. 28.

429

Зимин А. А. Краткие летописцы XV–XVI вв. // ИА. М.; Л., 1950. Т. V. № 1. С. 13.

430

В 1536/37 г. в Ростовском уезде кн. М. В. Глинский купил у Марьи, вдовы Тимофея Головина, и ее сына Богдана сельцо Ильинское с деревнями за 600 руб., а у братьев Федора, Данила, Владимира и Григория Федоровых, детей Головина — сельцо Оленино с деревнями за 460 руб. (ОР РГБ. Ф. 303. Кн. 533. Л. 681–682, 697–697 об.). Таким образом, только эти две известные нам купли М. В. Глинского, относящиеся к одному году, превысили в сумме 1000 рублей!

431

Кн. Ю. В. Глинский впервые упоминается в разрядах на службе в августе 1538 г. (РК 1598. С. 94), его брат Михаил — в июне 1542 г. (Там же. С. 103).

432

Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV–XVI веках // АЕ за 1957 год. М., 1958. С. 59.

Таким образом, родные братья Елены Васильевны были отстранены от какого-либо участия в государственных делах и занимали весьма скромное место при ее дворе, хотя их материальное положение, судя по упомянутым выше куплям, было весьма неплохим. Ограничение властных амбиций ближайших родственников великой княгини трудно расценить иначе, как уступку правительницы противникам Глинских в придворной среде [433] , один из тех компромиссов, на которых держалось правление Елены.

433

Враждебность боярской среды по отношению к Глинским ярко проявилась в составленной в 30-х годах XVI в. родословной памяти, в которой подчеркивается незнатное происхождение кн. М. Л. Глинского и невысокое положение княгини Анны Глинской (матери великой княгини Елены) при дворе Василия III. См.: Бычкова М. Е. Родословие Глинских из Румянцевского собрания // Записки Отдела рукописей ГБЛ. М., 1977. С. 104–125, особенно с. 115–116, текст «памяти» — с. 119, 121.