Вдовы

Макбейн Эд

— Позавтракала, оделась, собрала кое-какие вещички... Скорее всего, это было в одиннадцать утра, когда я выехала.

— Направились прямо в город?

— Да.

— И это заняло три, три с половиной часа, так? — спросил Браун.

— Около того, да.

Оба думали, что Вермонт — не Бог весть какой край света. За три часа можно добраться. Можно убить кого-нибудь здесь, в городе, ночью и улизнуть обратно в Вермонт аккурат к утру, к телефонному звонку. Свидетели могли бы видеть подозреваемого шатающимся по Вермонту, в булочной, баре, книжном магазине, и никто

не смог бы сказать, были вы в своем домике в лесу ночью или совершили челночную поездку для убийства.

— Вы знали, что, согласно завещанию отца, вы наследуете двадцать пять процентов его имущества? — спросил Карелла.

— Да, я это знала.

— Каким же образом?

— Мам нам постоянно это говорила.

— Что значит постоянно?

— Ну, то и дело. Конечно, когда они обговаривали с отцом всяческие условия, мы были уже не дети, знаете... Это было всего два года назад. Мам твердила, что не даст ему развода, если он не включит нас в завещание. Меня и Лоис. Половина его состояния — нам пополам. Мы это знали всегда, мам постоянно об этом говорила с удовольствием и гордостью. Она понимала, какое большое дело для нас делала. И сделала.

— Где вы были в пятницу ночью, мисс Шумахер? — спросил Браун.

— Вермонт. Говорила же.

Снова хипповая улыбочка. Вся в мамашу, это уж точно. И давайте без всяких штучек-дрючек, пожалуйста. Факты. Только факты... Да, мэм...

— А здесь, в городе, не были?

— Нет. Была в Вермонте.

— С кем-нибудь?

— Тоже уже говорила: одна. Всегда езжу туда одна.

— Я не спрашиваю, ездили ли вы туда с кем-нибудь, — дружелюбно отозвался Браун. — Я интересовался, был ли кто-нибудь с вами в ту ночь, когда убили Маргарет Шумахер.

— Нет. Была дома одна. Читала.

— Что читали? — быстро спросил Карелла.

— Не помню. Я много читаю всего.

— Но какие именно книги?

— В основном научную фантастику.

— А вот всякие загадочные убийства...

— Нет. Ненавижу этот жанр.

— Вы сказали, что узнали об убийстве Маргарет из газет...

— Да.

— В вермонтских местных газетах?

— Нет, я покупаю наши...

— Наши газеты?

— Да, поступающие отсюда, из этого города. Мы их там получаем, представьте себе.

— И вот тогда-то вы и увидели первополосный заголовок?

— В этой газете это было не на первой полосе, а на четвертой, в общеамериканской хронике.

— Заметка об убийстве жены Шумахера.

— Да, да, да, об убийстве его жены.

Она вновь произнесла слово «жена» так глумливо, что это граничило с грязным ругательством.

— И вы говорите, что возликовали...

— Ну, возможно, это слишком громко сказано.

— А сейчас как бы вы сказали?

— Заметка меня просто-таки осчастливила.

— Хм, новость о зверском убийстве женщины...

— Да.

— ...вас осчастливила.

— Да.

— Ей хладнокровно пробили голову и грудь...

— Угу.

— И, читая об этом, вы чувствовали себя счастливой.

— Да, — сказала Бетси. — Я рада, что ее кто-то пришил.

Сыщики уставились на нее.

— Это была подлая сука, сломавшая

нам жизнь. Обычно я молилась, чтобы она выпала из окна или чтобы ее автобус переехал. Но — ничего... Ладно, теперь-то уже ее кто-то достал. Хорошенько уделал. И — да, я счастлива. А вообще-то ликую, это самое подходящее слово. Переполнена ликованием оттого, что она сдохла. Правда, я бы хотела, чтобы ее прострелили дюжину раз, а не четыре.

По ее лицу гуляла довольная улыбка.

Такую улыбку не переспоришь.

Зато узнавать теперь обязательно надо следующее: действительно ли в газетах было написано, что в Маргарет стреляли четыре раза.

* * *

Наступала ночь.

Они беседовали в гостиной дома, который до недавнего времени Анджела разделяла с Томми. Трехлетка Тесс — в кроватке, в боковой комнате. Анджела сказала брату, что жить не может без сигареты, но доктор запретил ей курить во время беременности. Карелла вдруг вспомнил о Глории Сэндерс. Та тоже умирала без сигареты, когда они встретились в клинике. Он не мог отделаться от навязчивой мысли: Пенн Хахллигэн описывал именно женщину, бегущую сквозь дождь. А возможно, эта идея сформировалась потому, что он уже и раньше знал: Шумахера пережили три женщины — две дочки и бывшая жена, ненавидевшие его.

— Ничего, скоро закурю, — заявила Анджела.

— Держись-ка подальше от дыма, — отозвался Карелла.

— От этой привычки так просто не отделаешься, — сказала она, поеживаясь.

Их отец не знал, что Анджела курила. А может, лишь притворялся, что не знает. Карелле вспомнилась одна семейная суббота, он тогда и сам курил. Давно это было. Анджела и Томми только поженились. Кажется, дело было на Пасху. А возможно, и на Рождество. Тогда собралась вся семья. Они едва закончили трапезу, а в итальянских семьях каждое блюдо — целое событие, праздник. Карелла похлопал себя по карманам, убедился, что сигареты кончились, и направился к пианино, бренча на котором, Анджела распевала песенки своего детства. Он спросил:

— Сестричка, у тебя нет сигареты?

А папаша с комическим ужасом прижал палец к губам: молчи, дескать, я не должен знать, что моя дорогая дщерь дымит. Ах, добрый старый лицемер...

Карелла улыбнулся.

— Говорят, что легче бросить героин, чем никотин, — сказала Анджела.

— Но ты же бросила! Вот уже почти девять месяцев...

— И все равно очень хочется.

— Мне тоже.

— Так вот: снова начну. Пусть только бэби народится.

— Не стоит снова начинать...

— Это еще почему?

И вдруг заплакала.

— Эй! — ласково позвал он.

Она помотала головой.

— Эй, ну-ка, довольно.

Подняла руку, словно делая слабый знак протеста, все еще качая головой: нет-нет, оставь меня в покое. Но он все-таки подошел к ней, обнял, дал ей свой носовой платок.

— Возьми, утри слезки.

— Спасибо, — промолвила она, вытирая глаза. — Можно в него высморкаться?

— С каких это пор ты спрашиваешь разрешения?

Она высморкалась, всплакнула еще разок, снова вытерла глаза и вернула платок.