Вдруг выпал снег. Год любви
Шрифт:
— Терпи, казак, атаманом будешь!
А за окнами по-прежнему лил дождь. И горы стояли хмурые, черные. Даже не верилось, что там знакома каждая тропка, каждый обрыв…
Полковник Матвеев вышел из дома, спустился с крыльца. Сощурился от яркого солнечного света, блестящего на снегу, точно на экране. Возле школы по-прежнему стояли машины штаба, где-то за ними его «газик». Над избами тянулись вверх дымки. В сарае справа за кривым забором, утонувшим в снегу, как в болоте, отчаянно кудахтала курица.
— Петро!
Из-за дома вышел
Братья расцеловались. Игорь представил:
— Мои коллеги по журналу. Полковник Кутузов Василий Дмитриевич, заведующий отделом. И фотокорреспондент Крякин Валентин Георгиевич.
— Можно просто Валентин, — сказал Крякин, пожимая руку Матвееву.
— Хорошо быть молодым, — улыбнулся Матвеев. — Правда, Валентин?
— Правда, Петр Петрович.
— Ну что, товарищи журналисты, — сказал Матвеев, разводя руками, — милости прошу в гости. Машина со мной. Полк пока находится в резерве. Места красивые. Подледную рыбалочку для вас организовать можно. Банька финская настоящая в лесничестве есть.
— Рыбалка и банька — это хорошо, — поморщился в улыбке Кутузов и потер перчаткой о перчатку.
Крякин мрачно вздохнул. Сказал с тоской в голосе:
— Мне в резерв нельзя. Мне на главное направление нужно, чтобы были танки, вертолеты. Стрельба и взрывы… Я к вам попозже приеду.
Матвеев ответил:
— Попозже, Валентин, мы и сами можем оказаться на главном направлении.
Тепло осязаемо и густо шло от сушильного колпака. Жанне стало казаться, что у нее расплавится голова.
Зеркало, которое висело на противоположной стене салона, отражало ее всю, прикрытую белой простыней до самых коленей. Но колени, полные и круглые, были открыты. И ноги были обуты в сапожки, привезенные отцом из туристской поездки по Скандинавии.
Мастер в белом халате, коренастый и лысенький, но очень знаменитый в Каретном, накручивая на бигуди волосы другой клиентки, изредка поглядывал на Жанну. И тогда ей хотелось натянуть простыню пониже, однако, увы, простыня была короткая.
Жанна заболела. Считается, что врачи не могут болеть. Но Жанна заболела самым честным образом. Термометр показал температуру 38°, и Жанне выписали больничный лист, поставив в графе «Режим» слово «постельный».
Из поликлиники Жанна вышла с благими намерениями. Предполагала зайти в магазин, купить чего-нибудь съестного и потом залечь в своей комнате, как медведь в спячку. Она прошла до конца улицы, заснеженной и красивой, с большими деревьями и веселыми домиками финского типа, как вдруг налетела метель, такая сильная, что Жанна едва устояла на ногах. Дверь парикмахерской была в десяти шагах. Жанна сделала эти шаги вслепую. Отдышалась у гардероба. Подумала, ну когда ей еще удастся выбраться в парикмахерскую, если она шесть дней в неделю то принимает, то уезжает по вызовам.
Она заглянула
— Раздевайтесь.
Жанна сняла шубу и шапку.
Сушильный колпак свирепствовал. Она хотела подать знак мастеру, чтобы он пришел на помощь, но вдруг подумала: «Может, вот такое интенсивное тепло и есть самое лучшее средство в борьбе с простудой. Почему бы нет? Чем глотать таблетки, лучше потерпеть».
Однако мастер потому и слыл знаменитым, что обладал редчайшей способностью угадывать мысли клиента. Он подошел к Жанне. Просунул руку под колпак. Спросил вкрадчиво:
— Не жарко?
— Терпимо, — бодро ответила Жанна.
— Чудненько. Через пять минут я займусь вами.
Он вернулся к клиентке, которая сидела по соседству, страшная как черт и чертовски желавшая быть красивой. Жанна подумала, что все женщины мечтают о красоте. А интересно, как мужчины? Страдают ли мужчины из-за больших ушей или кривого носа? Наверное, страдают. А может, нет. Может, им наплевать. Вон сколько красивых баб любят и узколобых и большеносых. Рожают им детей. И чувствуют себя счастливыми.
Бывший муж Жанны был красивый мальчик. Картинка, с которых делают рекламные фотографии для парикмахерских. И девочки засматривались на него. А он на них. Особенно на тех, кому едва исполнялось восемнадцать.
— Смотри, глаза косить начнут, — предупреждала его Жанна.
Он счастливо улыбался и говорил:
— Ревнуешь?
Ревновала ли она? Трудно ответить. Прежде следует разобраться, что означает слово «ревность». Едва ли оно однозначно. Это скорее всего комплекс чувств. Тут и обида, и досада, и разочарование, и мстительность. И что-то, может, еще другое, о котором сразу и не вспомнишь, сидя здесь под колпаком.
Четким было только разочарование. Остальное если и присутствовало, то лишь в самом зачаточном состоянии.
Мастер щелкнул выключателем, поднял колпак. Легко потрогал ее волосы. Сказал:
— Чудненько.
И попросил пройти к креслу. Через десять минут она не могла узнать себя. Она поняла лишь одно: для нее не существует вопроса, красивая она или нет…
Метели на улице больше не было. Падал редкий и ленивый снег. Дышалось хорошо, наверное, после наполненного запахами духов, кремов и жженых волос воздуха парикмахерской.
В магазине купила себе обычную еду: рыбные консервы и болгарский компот. Не доходя до общежития, увидела Лилю.
Присев на корточки, она что-то рисовала палочкой на снегу. Возле нее стояли двое малышей. Мальчик и девочка.
— Лиля, — позвала Жанна.
Та обрадовалась.
— Я жду тебя уже полчаса.
— Хорошо, что ты приехала.
— Не вовремя, — с сожалением сказала Лиля. — Я знаю, ты больна. Я искала тебя в поликлинике.
Лицо Жанны округлилось в улыбке, лукавой и даже хитрой, она стала похожа на мальчишку.