Вечер потрясения
Шрифт:
Полк медленно, с ощутимой натугой, просачивался сквозь это бутылочное горло, стиснутые с обеих сторон границами минного поля, простиравшегося на десятки километров. Водители танков, боевых машин пехоты, обычных грузовиков подразделения технического обеспечения вели вои машины с предельной осторожностью, боясь сбиться с курса даже на один метр. Забыв о требованиях уставов и наставлений, обязывавших строго выдерживать интервал между машинами в колонне, водители вели технику почти вплотную, чтобы как можно быстрее преодолеть опасную зону, где каждый шаг мог грозить смертью.
– Сейчас бы водки! – мечтательно воскликнул командир превращенного в тральщик
Минувшие часы, когда танк шел во главе боевых порядков полка, когда впереди взрывы мин взметали фонтаны земли и камней, а над головой с ревом проносились на бреющем американские истребители, атаковавшие цели где-то ближе к хвосту механизированных колонн, оказались самыми страшными. Не было противника, по которому танкисты могли открыть огонь, которого могли опередить своим выстрелом, спасая собственные жизни, вырывая для себя еще хотя бы несколько мгновений. Надежный трал КМТ-7 не подвел, приняв на себя всю мощь взрывов, но как же тяжело, как же страшно было находиться в стальной коробке, чувствуя, как танк вновь и вновь содрогается, добравшись до очередной мины.
Механик-водитель, облегченно выдыхая, тоже снял едва не прилипший к коротко остриженной голове танковый шлем, взглянув на своего командира, и оба не смогли сдержать удивленный возглас, сдобренный отборным матом. Даже в предрассветных сумерках был виден иней первой седины, обильно осыпавший виски танкистов.
Радист, уже сорвавший голос до хрипоты, снова и снова повторял позывные, терзая приборную панель радиостанции Р-130, и полковник Белявский, сидевший от него в каком-то метре, раздраженно поморщился, затем негромко выругавшись, но на этот раз уже от злости на самого себя. Впервые в полной мере ощутив себя беспомощной мишенью, командир танкового полка Двадцать первой гвардейской мотострелковой дивизии понял, что значит настоящий страх, когда ты вынужден покорно подчиняться обстоятельствам, просто будучи не в силах что-либо изменить. Несколько часов, проведенных в середине медленно ползущей по минному полю колонны, под тонкой, словно картон, броней БМП-1КШ, взяли свое, полковник чувствовал, что не может сдерживаться, в должной мере контролировать самого себя.
– Есть связь, – вдруг воскликнул радист, кажется, сам удивившийся своей удаче, когда радиоволна все же смогла отыскать лазейку в плотной завесе помех. – Товарищ полковник, командир дивизии на связи!
– Первый, прием, – Белявский выхватил микрофон из рук радиста, невольно повысив голос, будто так его станет лучше слышно. – Первый, прием! Я третий, прошли минное поле, вышли на оперативный простор.
– Вас понял, Третий, – едва слышно донеслось сквозь шелест помех. – Каковы потери?
– В допустимых пределах. Вражеская авиация не дает нам покоя, но полк сохранил боеспособность. Жду дальнейших указаний, Первый!
Потери уже не имели значения, равно, как и то, что в баках боевых машин уже почти не осталось топлива, а в количество снарядов в укладках сократилось вдвое, и Николай Белявский не стал размениваться на ненужные слова. Сгоревшие, подбитые или просто израсходовавшие весь запас горючего танки отмечали путь полка, точно верстовые столбы. Три десятка грозных Т-90 вышли из строя, и эту потерю восполнить было невозможно. Силы полка уменьшились на треть, иные танковые роты "сжались" до размеров взвода, но это уже не
Двадцать танков, две полные танковые роты, остались позади, частью подорвавшись на минах, когда на полной скорости вылетели на засеянное смертью поле, частью став добычей американских пилотов. Истребители противника, появлявшиеся над порядками полка парами и четверками, стремительно атаковали, жалили, точно настырная мошкара, тотчас уходя прочь, спасаясь от зенитного огня, чтобы спустя недолгое время появиться вновь. Удалось не всем – расчеты зенитных комплексов "Тор-М1" были наготове, не жалели ракет, и теперь остовы, по крайней мере, двух истребителей "Файтинг Фалкон" догорали среди степи по соседству с сожженными их пилотами боевыми машинами. Но потери врага не шли ни в какое сравнение с теми, которые понес полк, да, вероятно, и вся дивизия.
– Продолжайте наступление, Третий. Отставших не ждать, только вперед! От дивизии осталось не так уж много, американские пилоты знают свое дело, черт их возьми, а потому остановиться хоть на минуту – значит неизбежно погибнуть. Приказываю уничтожать противника всеми средствами при любой возможности!
– Принято, Первый! Есть продолжать наступление, – решительно ответил Белявский, не знавший для себя иного пути, кроме как навстречу врагу, так, чтобы поскорее увидеть его в кольце прицела. – Мы будем атаковать!
Полк, взвод за взводом, рота за ротой, просачивался сквозь проходы в минном поле, и колонны вновь разворачивались в цепи, обращенные в одном направлении – на юг. Враг пытался прикрыть минами свои позиции, отчасти ему это удалось, но очередная преграда осталась позади а впереди… Впереди был противник, заведомо более слабый, несмотря на то, что наземные силы его до сих пор не вступили в бой, не понесли почти никаких потерь. И встречи с этим врагом полковник Российской Армии Николай Белявский ждал с нетерпением, превысившим всякие пределы.
Полк, первым преодолевший минное поле, продолжал наступление, а далеко позади него, едва ли не в самом хвосте растянувшихся на десятки верст порядков продвигавшейся вперед Двадцать первой гвардейской мотострелковой дивизии, катилась, подпрыгивая на ухабах, командно-штабная машина Р-142Н, и в такт ее судорожным прыжкам подскакивал на узком сидении генерал-майор Артемьев. Командующий дивизий знал цену собственным словам, и потому его штаб, нервный узел, мозг этого гигантского организма, пребывал в постоянном движении. Сержант, сидевший за "баранкой" тупоносого ГАЗ-66, не выпускал рычаг переключения передач, а нога, поставленная на педаль акселератора, уже онемела, устав давить на нее. И никто старался не думать о том, что в баках штабного "газика" остается все меньше драгоценного бензина, и вскоре он иссякнет окончательно.
– Не останавливаться, – приказал генерал Артемьев, сам уже уставший от постоянной тряски, от впивавшегося в уши гула мотора. – Только вперед. Остановимся – погибнем!
Евгений Артемьев еще пытался наладить управление уцелевшими частями дивизии, согласовать их действия, ведь тогда и без того сильный удар танковых и мотострелковых батальонов превратится в поистине несокрушимый. В эфир неслись радиограммы, и не все из них увязали в плотной сети помех, но те, что прорывались, касались сенсоров самолета радиоэлектронного подавления "Комфи Леви", не оставлявшего свою позицию над горами Кавказа. А там знали, что делать, обнаружив вышедший в эфир вражеский передатчик.