Вечера княжны Джавахи. Сказания старой Барбалэ
Шрифт:
Опять весна, радость, песни, веселые всплески, аромат цветов и золотые потоки солнца.
Нынче не праздник, но как празднично выглядит природа. И горы, и небо, и земля…
— Седлай Шалого, Абрек! Поскачу в ущелье!
Княжна Нина, нарядная и розовая, как бабочка, как райская птичка, влетает в конюшню.
— Была на Куре! Ах, славно! И в нижних виноградниках была у старого Илико — еще лучше! А сейчас в горы! В горы! Скорее седлай мне Шалого, Абрек!
Говорит и смеется. Звенит сотнями звонков
Голубые шальвары, белый бешмет, папаха с алым донышком. Серебряные газыри на груди так и сверкают на солнце, черные кудри рассыпались по плечам.
Абрек смотрит и не налюбуется маленькой госпожой.
Только вдруг сдвигаются растерянно черные густые Нинины бровки. Хватается за пояс…
— Где мой пояс?
Сейчас только надевала его перед зеркалом, золоченый пояс — позументик, разукрашенный зеленоватой кавказской бирюзой.
— Куда он девался? Только что сама в руках держала, надевал а и вдруг исчез. Куда он мог деваться?
Мчится в дом княжна по чинаровой аллее, вбегает стрелою в кухню.
Там, в клубах пара, орудует Барбалэ.
— Барбалэ, милая моя, старая Барбалэ, где мой пояс?
— Пять минут тому назад держала в руках, говоришь, моя радость? — пытливо осведомляётся старуха у княжны.
— Пять минут.
А никуда но спрятала? А?
— Ну вот еще! Будто я не помню!
Подумала-подумала Барбалэ и наконец сказала:
— Стало быть веселый джин унес, не иначе.
— Кто?
Глаза у княжны разом вспыхивают от изумления и любопытства. Два черные горящие факела так и впились в лицо Барбалэ.
— Ну да, чему удивляешься, сердце мое? Унес весенний веселый джин, маленький весенний джин. О, он любит такие шутки!.. Давно что-то про него не было ничего слышно. А теперь, очевидно, опять появился, проказник. Всю зиму спал веселый джин под снежным сугробом неподвижно. Ударили первые лучи солнца, растопили снег, разбудили красавчика-джина с голубыми глазами. Проснулся джин и принялся за свои шутки… Ну, да мы сыщем твой пояс, не горюй, моя райская пташка.
Княжна слушает и недоумевает. Какой-такой веселый джин? Никогда она про него ничего не слышала!
А старая Барбалэ в это время с серьезным, сосредоточенным видом сняла алую ленточку с кудрей княжны, вышла на крыльцо с нею, спустилась со ступенек его к ближней чинаре, повесила ленточку на ветку её, украшенную молодой, только что нарядившейся листвой, и громко произнесла:
— Веселый джин! Веселый джин! Красавчик с голубыми глазами! Возьми ленточку на память, верни пояс Нине-княжне!
— Вот увидишь, золотая княжна моя, скоро пояс тебе вернет веселый джин, — прибавила Барбалэ, обращаясь к Нине.
— Неужели вернет? — замирая от любопытства, осведомилась княжна.
— Ну, понятно, зоренька восточная!
— Да кто он
— Подожди, Ниночка, после расскажу. Надо сперва работу окончить.
— Нет! Нет! Сейчас! Сейчас расскажи!
Ярко вспыхивают глазки Нины. Шумно прыгает на шею старой няньке.
— Расскажи, сердце мое, расскажи!
Можно ли отказать, когда просит Нина?
И покачивая седою головою, начинает рассказывать старая Барбалэ.
Каждую весну, как только зазеленеют внизу долины, зацветут первые персиковые деревья, зашумит старый орешник, — из чащи выбегает хорошенький юный веселый мальчик-крошка.
Ростом в вершок, не больше, а такой красавчик, какого не сыщешь ни на земле, ни на небе среди ангелов Божиих.
Кудри — золото, очи — бирюза, губы — лепестки роз, а сам весь смеющийся, звенящий.
Так и хохочет, так и заливается на всю рощу.
Личико все так и сияет.
А только не всем дано его видеть, не все способны слышать его смех. Иным кажется — просто кузнечик где-то поет или бабочка.
Этот мальчик и есть веселый джин, веселый дух кавказских гор.
Проказник он большой. Чего только не выдумает, чего только не делает, чтобы подразнить людей, да посмеяться над людьми.
Что ни день — то новая у него проказа, что ни час — то новая шалость.
Шла старая Като за водой к источнику, шла глупая, старая Като. Несла в руках кувшин, а веселый джин как свистнет ей в самое ухо, как гикнет изо всей мочи, — она на землю даже присела от страха, да как закричит, а кувшин то и выронила из рук. Упал кувшин и разбился на мелкие кусочки, на черепки.
Думает Като — ветер у неё из рук кувшин выхватил, а на самом деле джин это был, веселый джин…
В другой раз вышел веселый джин прогуляться по низине, глядит — убирают работники виноградник.
Подошел он, подкрался незаметно, бросил горсть песку в глаза одному, другому, третьему. А они как забранятся, как накинутся друг на друга, как начнут ссориться на весь сад.
— Ага! Ты так то, Вано, подожди у меня! Песком бросаться? Что выдумал, баран туполобый! — кричит один рабочий.
— Сам ты, Михако, бросаешься, я это видел, чекалка ты лукавая из горных лесов, — отвечает другой.
— Нет, это Нико черномазый, а не Михако! Клянусь святой Ниной! — возражает третий.
Слово за словом, и пошла перепалка.
А веселый джин стоить, да тешится, весело смеется…
— А ну-ка еще! А ну-ка еще! Подбавьте! — кричит он…
И так постоянно. Без всякой цели, просто, чтобы напроказить, придумывает свои шалости веселый джин.
Узнал как-то джин, что красавица Маро любила юношу Дато. Ждали, ждали обручения, не могли дождаться.