Вечерня
Шрифт:
— Я имел в виду тех, кто скрывается... — говоря эти слова, он всегда чувствовал себя глупо, — тех, кто выглядит нездешним... — при этих словах тоже, — кто не принадлежит к этому месту, — наконец сформулировал он.
— Все, как обычно, — ответила Крисси и пожала плечами. Хейзу понравилось, как она пожимала плечами. — Молоко? — спросила она. — Оно снятое.
— Как обычно? — спросил Хейз.
— Обычно, — сказала она и вновь пожала плечами. — Уверена, вы знаете, что там за картина. Обычный уличный бардак. Торговцы крэком и их покупатели,
— А прошлым вечером, когда вы уходили... ничего, кроме бардака?
— Нет.
— А в самой церкви, — спросил Карелла, — ничего странного не заметили? Необычного?
— Нет.
— Когда вы уходили со службы... это было в пять, не так ли?
— В пять с небольшим.
— Были ли там какие-то ящики открыты?
— Они никогда не закрывались. У нас есть ключи, но...
— Нет, я имею в виду — были ли выдвинуты какие-нибудь ящики?
— Нет. Выдвинуты? Для чего?
— А какие-нибудь бумаги на полу были?
— Нет. Конечно, нет.
— Все чисто и все в порядке?
— Да.
— Мисс Лунд, — сказал Хейз, — экономка отца Майкла упомянула, что в последнюю неделю он наталкивался в церкви на сильное сопротивление...
— Не думаете ли вы, что это имеет какую-то связь с убийством?
— Что именно?
— Церковная десятина. Предполагалось, что паства должна вносить десять процентов от заработков в пользу церкви. Как десятину. Вы знакомы с этим словом? Десятина.
— Да, да, только...
Он подумал, что это слово имеет какое-то средневековое звучание. И еще он подумал, что оно не похоже на слово, которое должно было быть произнесено здесь и сейчас; слово это кажется неуместным, оно просто не соответствует этому дню и веку. Десятина. Почти архаично. Как пояс верности. Но вслух ничего не сказал.
— Ну и что с этой... десятиной? — спросил он.
— Она, возможно, имела в виду проповеди.
— Какие проповеди?
— Несколько довольно строгих проповедей об обмане церкви.
— Обмане?
— Недостаточно много кладут в кружку.
— Понимаю. И сколько же было таких проповедей?
— Три. Это мне известно, я печатала одну из них. Сплошь геенна огненная и сера. Для отца Майкла это необычно. Он, как правило, был...
Она заколебалась.
— Очень мягкий человек, — наконец сказала она.
— Но не в этих проповедях, — добавил Хейз.
— Нет, я полагаю... Церковь действительно нуждается в ремонте, который не делался уже столько лет. В этом смысле рассчитывать на квартал вокруг церкви не приходится, но многие верующие живут за пять, шесть кварталов отсюда, где дела идут намного лучше. Вы знаете этот город: трущобы могут быть совсем рядом с домами со швейцарами. Поэтому он действительно имел право требовать десятины. Потому что, честно говоря, я думаю, этот квартал был бы еще хуже, если бы не работа, которую проводит отец Майкл. Проводил, — поправилась она.
— Какая работа? — спросил Карелла.
— Ну,
Карелла покачал головой.
То же самое сделал и Хейз.
— Да ведь это же ваш участок! — воскликнула Крисси. — Неужели вы не знаете, что там случилось? На Пасху, в воскресенье?
— Нет, а что произошло? — спросил Карелла и попытался вспомнить, дежурил ли он в тот день.
— Это было в конце дня, — начала Крисси. — Этот черный мальчишка прибежал в церковь с залитой кровью головой. Полдюжины белых мальчишек гнались за ним с бейсбольными битами и крышками от мусорных баков, загнали его прямо в церковь, к алтарю. Отец Майкл проявил твердость. Попросил их выйти из церкви. Проводил до дверей, вывел наружу, сказал им, чтобы не возвращались, пока не научатся пристойно вести себя в доме Господа. Не знаю, что это были за дети, но уверена, у вас это происшествие зарегистрировано. Просто посмотрите записи за воскресенье на Пасху. Вот что я хотела сказать. Отец Майкл имел большое влияние в этом квартале. Его паства должна была бы это понимать. Вместо того, чтобы оскорбляться. Я имею в виду проповеди.
— Проповеди о деньгах? — спросил Карелла.
— Да. Проповеди о десятине, — ответила Крисси.
— И эти проповеди оскорбили кого-нибудь из прихожан?
— Да. Тем, что он называл паству... Ну, несчастными и презренными существами.
— Понимаю.
— С амвона.
— Понимаю.
— Один из прихожан, не помню его имени, распространил письмо, в котором говорилось, что Иисус изгнал менял из храма, а тут они появились вновь... он подразумевал отца Майкла. И его проповеди о десятине.
— Должно быть, это были очень впечатляющие проповеди, — сказал Хейз.
— Да уж не сильнее, чем «культовые» проповеди — я их тоже печатала.
— Какие «культовые» проповеди? — спросил Карелла.
— О церкви Безродного.
— Что это за церковь Безродного?
— Не хотите ли вы сказать, что не слышали о ней? Будет вам меня разыгрывать! Это же на вашем участке! Всего лишь в четырех кварталах от Святой Екатерины.
Хейзу подумалось, не собиралась ли Крисси Лунд когда-нибудь стать полицейским.
— Я считаю, что церковь Безродного — это разновидность культа, — заявил он.
— Дьявольского культа, — добавила Крисси.
— И вы говорите, отец Майкл написал несколько проповедей о...
— О сатане, которому поклоняются в двух шагах от Святой Екатерины.
— Так вот о чем она говорила, — сказал Хейз Карелле, — экономка!
Карелла кивнул.
Он полез в пиджак, достал записную книжку и вынул из кармашка фотографию.
— Вы когда-нибудь видели это? — спросил он и передал фотографию Крисси.