Вечная история

Малиновски С.

События между тем стремительно набирали обороты. От той помойки, которая теперь лилась с экранов и газетных страниц, становилось просто тошно. Откуда только взялись эти журналисты-правдолюбцы со своими сенсационными разоблачениями? Ни один из них не вспоминал не только о том, что ещё несколько лет назад они, захлебываясь от восторга, славили Советский Союз и партию; они, похоже, начисто забыли, что именно благодаря этой

самой власти, которую теперь с упоением топтали ногами, имели свои дипломы, позволяющие им работать.

Однажды, не выдержав, я высказал эти мысли майору. Он внимательно выслушал меня, задумчиво кивнул и негромко пояснил:

– Понимаешь, дело в том, что ни один из них в действительности не знает, что такое жить при царе или капитализме. Все привыкли к декретным отпускам, больничным, бесплатному лечению и образованию, возможности не зависеть от религиозных прихотей; они не знают, что такое эпидемии. А я хорошо помню, как вымирали от сифилиса целые деревни. Помню кашляющих кровью чахоточных и забитых насмерть детей и жён. Я видел эту грязь и боль, а через дорогу – бархатную улицу, на которую не смели ступить даже разночинцы. Да зачем так далеко ходить. Их бы сюда, в Афганистан. Только не в Кабул, а в любой кишлак, где бай – царь и бог, а мулла – бог и царь. Думаю, этих прелестей им хватило бы уже к вечеру.

– Тогда почему? Зачем?

– Очень просто! Часть из них очень хорошо оплачена. Но эти не так страшны. Продажных журналистов, писателей, художников видно сразу. Гораздо более опасными являются другие. Их очень мало, но они искренне верят в то, что семьдесят лет назад в империи был рай. Их вера заразительна именно потому, что искренняя.

– Кошмар какой-то! – я помолчал, а потом робко добавил: – Но ведь и авторитетные люди говорят о том же.

– И кого ты, конкретно, имеешь в виду?

– Ну, например, Солженицын.

– Ага! С такой фамилией только за правду бороться! – майор презрительно фыркнул. – Никогда не интересовался историей образования фамилий? А зря. Наверное, все его предки были очень правдивы…

Я не удержался и хихикнул, а потом спросил:

– А Ростропович?

– Этот? Типичный пример талантливого интеллигента, за которого вышла замуж амбициозная и талантливая стерва. Она сперва сделала всё, чтобы испоганить отношения с коллегами, а потом довела дело до отъезда. Почти никто не знает, как он перед выездом ночами

рыдал.

– Но кто-то знает? Кто?

– Я, например! – учитель ехидно прищурился.

– А Сахаров?

Этот вопрос давно вертелся у меня на языке, но сразу спросить я не решился.

Майор зло нахмурился.

– Это долгая история. Ну, ладно, расскажу. – Он задумчиво побарабанил пальцами по столу, затем тихо вздохнул и, пожав плечами, продолжил: – Начнём с начала. В «Арзамасе-16» в пятидесятые годы группа ученых-ядерщиков работала над идеей водородной бомбы. Идея была хороша, а вот с воплощением ничего не выходило. Что бы они ни пробовали, ничего не получалось. Но тут совершенно случайно в группе появился молодой аспирант, которого взяли только потому, что у него родился ребёнок, и ему сверхсрочно нужна была квартира. Хоть где! Хоть у чёрта на куличках! Хоть в засекреченном «Арзамасе». Ведь семье надо было где-то жить. Фамилия его была… Угадай, какая?

– Сахаров! – не боясь ошибиться, предположил я.

– Смотри-ка, догадливый какой. Работал он не в основной группе, а в группе дизайна, если так можно выразиться, что ли. Они занимались не столько теоретическими выкладками, сколько попытками спроектировать корпус для ещё не существующего устройства. О том, что запалом к водородной бомбе должна служить атомная, уже все знали, но вот как их взаиморасположить, чтобы схема сработала, никто даже не догадывался. А молодой физик взял да и высказал интересную идею. И учёные, застопорившиеся в своих изысканиях, решили принять её вместо разработок, украденных в Штатах, справедливо решив, что хуже не будет. И – о чудо! – устройство заработало! Как только сведения об успешных испытаниях просочились за пределы Союза (надеюсь, ты не сомневаешься, что такие исследования долго хранить в тайне не удаётся), Сахаров получил письмо от Оппенгеймера, в котором тот просил намекнуть о принципах работы данного устройства.

– Вот сволочь! – не удержался я.

– Не сволочь, – откликнулся майор. – Идея Оппенгеймера заключалась в том, что одна страна не может обладать сверхоружием. Должно быть, как минимум, две стороны, стоящие на разных политических позициях, имеющие одинаковый арсенал – так называемая теория вооруженного до зубов мира. В этом случае никто не рискнет напасть первым.

Конец ознакомительного фрагмента.