Вечная ночь
Шрифт:
В ночном клубе было действительно темно, к тому же душно, накурено. Музыка гремела, у старого профессора сразу заныл затылок и стали слезиться глаза. Публику он не мог толком разглядеть из-за темноты и плотного слоя дыма. Ему вдруг показалось, что он уже умер и попал в ад. На маленькую эстраду вышел певец и запел о том, как электрическим ножом отрезал голову своей подруге. Зал взревел. Женя вскочила и бросилась к эстраде, прорвалась сквозь накуренную, пьяную толпу и повисла на шее певца. Кастрони заметил, что голосистый подонок обнял и расцеловал
«Видимо, коллега», – жестко усмехнулся про себя Зацепа.
«А не соперник ли?» – испугался Кастрони.
Зацепа все никак не мог разглядеть этого Вазелина. Лучи прожектора слишком быстро скользили по эстраде. Прыгали и визжали поклонницы. Женя вернулась за столик, когда зазвучала следующая песня.
– Жалко, ты не понимаешь слов! – крикнула синьорина профессору. – Вазелин гений! Последний русский поэт. Было бы отлично, если бы о нем узнали в Италии. Слушай, может, у тебя есть знакомые, которые интересуются современными русскими песнями?
– Я не понял, какой это жанр? – крикнул в ответ профессор, касаясь губами теплого ушка синьорины.
– Конечно, тебе трудно без текста! Но можешь мне поверить, это гениально. Просто слушай музыку, голос и смотри на него.
Зацепа покорно кивнул. Наверное, он бы многое отдал сейчас, чтобы на некоторое время забыть русский язык и не понимать, о чем поет кумир продвинутой молодежи.
Я любил ее сверху и снизу,Молчаливую девушку Лизу.Я любил ледяную Авдотью,Упивался податливой плотью.Ароматную пышную ВеркуЯ любил исключительно сверху.Песня была про вылазку некрофила на кладбище. Профессор Кастрони подавился соленым орешком, закашлялся, и его чуть не стошнило. «Может быть, я понимаю все слишком буквально? Это просто ирония такая? Или, как они говорят, стеб, прикол, экстрим, фишки-мульки?»
Что бы это ни было, пришлось выйти в туалет. Там, возле умывальника, два хрупких юноши, один из которых оказался девушкой, сыпали белый порошок на карманное зеркальце.
«Кокаин!» – ахнул про себя Зацепа и нырнул в кабинку.
Когда он вернулся в зал, Жени за столиком не было. Он увидел ее на эстраде, опять в объятиях певца. Решительно встал, пошел к ним, не зная, что сейчас скажет. Просто сидеть, смотреть и ждать он не мог.
– Ник! Иди к нам, я вас познакомлю! – крикнула Женя.
У певца оказалось влажное, вялое рукопожатие.
– Я дам ему твои диски, он возьмет с собой в Рим, у него есть знакомые продюсеры! – крикнула Женя певцу по-русски, потом лучезарно улыбнулась Кастрони и обратилась к нему по-английски: – Ник, скажи этому скромному поэту, что он гений! Ну, пожалуйста, для меня, скажи ему, что ты восхищен его песнями!
– Вы хорошо поете, – произнес Кастрони покорно и тупо, – хотя я совсем
– Большое спасибо. Я обязательно подарю вам пару своих дисков, – ответил певец на скверном английском.
Женя запрыгала и радостно захлопала в ладоши.
Рядом болталась кукольная блондинка лет восемнадцати.
– Марина, моя мачеха, – представила ее Женя и оскалилась.
Был еще одышливый потный толстяк, продюсер, некрасивая хмурая девушка по имени Наташа и еще какие-то люди. Всем Женя выдала легенду о том, что профессор Кастрони – отец ее итальянской подружки. Он впервые в Москве, ему интересно, как развлекается молодежь.
Когда наконец они очутились в машине, профессор спросил синьорину, знают ли ее родители, где она бывает ночами.
– Нет. Но о тебе они тоже не знают. – Она засмеялась.
В ее смехе слышались истерические нотки. Она была странно, нехорошо возбуждена. У Зацепы перед глазами возникла юная кокаиновая парочка из клубного сортира.
– Женя, очень плохо, что ты ходишь в такие места. – Кастрони чуть не сказал это по-русски и прикусил язык.
– Почему? – Она перестала смеяться и уставилась на него.
Машина стояла на светофоре. Глаза Жени казались черными оттого, что зрачки были расширены. Пальцы, теребившие застежку сумочки, заметно тряслись.
– Там наркотики, там черт знает какая гадость.
– Не волнуйся. Я не колюсь и не нюхаю. Я даже не пью и курю совсем мало. Я хорошая девочка. – Она опять стала смеяться.
Они ехали по пустой предрассветной Москве. Зацепа испугался, что от ее надрывного смеха машина сейчас взорвется. Давно наметилась точка в будущем, когда все кончится для них, когда они расстанутся. Черный карлик. Дыра в космосе. Сейчас они неслись именно туда, к черной дыре, и Зацепа сам прибавлял скорость.
– У тебя впереди вся жизнь. Ты окончишь школу, поступишь в институт, выйдешь замуж, родишь ребенка, – бормотал профессор, – ночные клубы, их обитатели, пьяные, обкуренные бездельники – это все не для тебя. Ты умная, чистая девочка, ты должна понимать, насколько это опасно и разрушительно.
Старый дурак Кастрони гнал машину к Черемушкам, произносил невнятные монологи и думал только о том, как они окажутся в их волшебном гнездышке, как он ее, нервную, горячую, разденет. А что будет завтра, не важно.
Осторожный Зацепа предчувствовал беду.
– Куда ты поворачиваешь? – вдруг крикнула Женя. – Я же просила отвезти меня к папе!
– Нет. Ты не просила, – растерялся Кастрони, – мы об этом вообще не говорили. Я думал…
– Ничего ты не думал! Я устала, ясно тебе? Я хочу спать. А ты не дашь мне спать, если мы поедем в Черемушки!
Свидание не состоялось. Бедняга Кастрони чувствовал себя обманутым. Никакой награды за ужасный вечер в клубе, за некрофильские песни и сцены объятий его синьорины с певцом он не получил. Треск от падающих, разваливающихся декораций потом еще несколько суток не давал ему уснуть.