Вечная переменная

Сальникова Лина

После боли

Иногда в боли больше света, чем во Вселенной.Если спросят, то я люблю свою боль за это.Столько жизней сидеть и думать, обняв колени,постигать мироздание сквозь череду ответов.Быть источником, окончанием нервным, точкойболевой на карте галактики, жить без кожи.Иногда, на боли сердце сосредоточив,понимаешь, что воскреснешь и снова сможешь.Столько жизней – стиснув зубы, ища ответы,поражённый, обездвиженный, не готовый.Если спросят, то я люблю свою боль за это.За рождение после боли моих сверхновых.

Затихать

У

января привычка затихать. Настенные часы молчат весь день, и нет ни слов, ни мыслей, ни людей – ни в памяти, ни в жизни, ни в стихах. Так начинает новая глава писать себя с большого ничего, чтобы вернуть сначала Рождество, а после – дать нам вновь существовать. И первый лист пока остался бел, и буквы не касаются страниц. Воскреснут все, кто остается с ним: январь – дорога от себя к себе.Вот год заходит в новую петлю,так тихо, что немного страшно жить.До Рождества листов не ворошить —искать себя и заново сложить.Я мало что настолько же люблю.

Ностальгический

Всё какие-то глупости, нежности неуклюжие,всё навязчивый сплин, осенний и ностальгический.Что еще у нас обнаружить, обезоруживать,что еще нам осталось опять пережить стоически?В этой старой романтике молча любить по-прежнемучто-то есть от щемящего, детского, просветленного.Что нам ждать друг от друга, что снова начать отслеживать,если это останется прежней простой влюбленностью?В твоём северном сердце тоска превратилась в вежливость.Невозможность меня не помнить – в игру с привычками.Эта ласковая неуклюжесть, неловкость нежности.Неотвязчивый сплин, осенний и ностальгический.

Общее небо

Ты послушай, ведь я люблю тебя, и неважно,кем мы станем друг другу, если когда-то станем.Наше небо – всё время общее. День вчерашнийс днем сегодняшним никогда не менять местамии понять, что живут не в прошлом, не сном о прошлых,а сегодня – бегут за движением узкой стрелки.Успевать в настоящем – главное, мой хороший,даже если оно нашим общим бывает редко.И сегодня не день – коридор от весны до лета:сделал шаг, и весь город в ответ отозвался гулко.Я вхожу к тебе распрямившейся и согретой,нахожу тебя по влюбленности или звукамбесконечно родного голоса, что разрушилвсё границы, которые прежде существовали.Вспоминая меня, выйди в город и просто слушайэто общее небо над нашими головами.

В теплую среду

В теплую среду на грани чистого четвергавыходить на улицу, как на берег большой реки,видеть мачты высоток и бордюрные берега,и машины, вдали снующие, как мальки.Все наши пристани через годы срослись в одну,все наши сказки сбросили цепи и чужаков.Смотри в меня так, как будто нам выпало утонуть,но смерть передумала, выстрелив в молоко.В теплую среду, такую теплую, что июль —пеплом ли тонким, пухом ли тополиным —я тебя слышу таким, как вечности не споют,и улицы тянутся ввысь фонариным клином.В это теплое время суток, и лет, и слов,застывая от счастья, я возникаю на берегу.Радость моя, нам, кажется, дьявольски повезлочитать по движению дней, облаков и губ.

И такая проснется

И такая

проснется боль, развернется даль,что не каждый скиталец сумеет преодолеть.Проходить бы в твоих ладонях по городам,оставаться у колоколен покатых плеч.Краем губ собирать у виска твой соленый пот,видеть солнце, скользящее косо к твоей спине.И на миг замирать, если всхлипнет скрипучий полпод ногами в студеной утренней тишине,в час, когда ты забылся, подушки коснувшись лбом,беззащитен и чуток, наполнил теплом кровать.И такие в уходе щемящие даль и боль,что идти, но по памяти всё еще целовать.

Заговор

У меня будет не история, будет заговор.Будет время ложиться в мокрый асфальт зигзагами.Я пишу, я спешу, пролагаю маршруты пешие через тернии и предсердия, там, где смешаны одиночество, гордость, дичания и венчания. Откликаются светлые, сумрачные печалятся. А история длится, вяжет узлы и режет их, чтобы стать для кого-то правдой, зубовным скрежетом или счастьем практически полного совпадения. Это заговор, в нём предусмотрены наваждения. Это заговор – в нём предусмотрены повторения: сила тяжести, сила легкости, сила трения. Кто согласен, тот именем собственным в ней окажется. Кто откажется, тот не сдастся страничным стражницам.Я бессменная книга: прочел, начинаешь заново.Не история.Тьмы и света сердечных заговор.

В уме

Ты держишь меня в уме, я иду с ума —в поток городской, где время опять спешит.Отмаялся май, что был мал и не обнималдостаточно перед тем, как наступит жизнь.Ты держишь меня в уме, а хотел – в руках,в отсутствии слов, в наступлении тишины.Я снова иду с ума, ты идешь искать,но образы временем были искажены.Осталось молчание – слишком простая смертьдля тех, кто не может слова подобрать внутри.Ты держишь меня в уме, ты всегда умел.Но не научился мне этого говорить.

Двое

Тени теперь длиннее, а ночи дымчаты.Город пустеет, словно гнездо кукушечье.Город – как детонатор со смесью взрывчатой:перед нажатием кнопки замри, прислушайся.Вспомни, какие летние, желторотыепо дому лучи скакали, пока не выросли.Город встречает новыми поворотами,дымчатый вечер пахнет студеной сыростью.Первый костер в груди твоей робко теплится —первые встречные тихо приходят греться им.Кто-нибудь непременно в тебе поселится,в кожаной куртке скрипучей; ладошкой детскою,пахнущей грецким орехом, прижмется к важному.Глянешь – а счастье свернулось в клубок, освоилось.И перед взрывом осенним уже не страшно вам.Теперь-то на свете двое вас.

Запомни

Февраль разрывает овациями слова —услышан лишь тот, кто знает дорогу к сердцу.Запомни, как нужно до одури целовать,как надо гореть мною, если ты хочешь греться.Я бешеный пульс, я стучу у тебя в висках,я делаю так, что ты дышишь быстрей и глубже.Запомни, как нужно взгляд мой в толпе искать,как нужно хотеть меня дико, но безоружно.Февраль разрывает овациями слова:кто в сердце – тот выживет, тот зазвучит иначе.Я – та, которую х о ч е т с я целовать.И бог мой – любовь.Будь же силой её отдачи.