Вечно дикая

Такер К. А.

Перечитываю его уже второй раз, когда в спальню наконец входит Джона, который, закрыв дверь, стягивает через голову свитер.

– Не удивлюсь, если завтра на весь день отключат электричество. По крайней мере, генераторы наготове… – Его голос затихает. – Что случилось?

Я напряженно вздыхаю.

– Мне ответила дочь Роя.

Его глаза увеличиваются.

– Ты действительно связалась с ней?

– Вчера.

Из-за свадебной суматохи я совсем забыла рассказать Джоне об этом. Честно говоря, какая-то часть меня вообще не хотела говорить

о письме, пока сама не узнаю, оправдались ли мои ожидания. Делайла могла и не ответить женщине, которая просто живет по соседству с ее отцом.

Но она ответила.

Джона бросает свой свитер на комод.

– И?

– Она поблагодарила меня за то, что связалась с ней и хочет, чтобы я ей позвонила.

Когда смогу, но чем скорее, тем лучше. В словах Делайлы ощущались нетерпение и энтузиазм.

Джона снимает оставшуюся одежду и переодевается в термофланелевую пижаму, которую я ему купила.

– А ты хочешь?

– Позвонить ей? Конечно! Это же второй шанс для Роя.

– А если он не хочет этого второго шанса?

– Хочет. Я точно знаю, что хочет. Он бы не стал оставлять открытку и те фотографии, если бы это было не так.

– А когда она спросит, почему ей звонишь ты, а не ее отец?

– Скажу ей правду, что, на мой взгляд, он просто боится.

Джона снимает шерстяные носки и бросает их в корзину в углу, по всей видимости, обдумывая ситуацию.

– Ты делаешь для него доброе дело, даже если он так не считает.

– Знаешь, пусть он меня хоть возненавидит на какое-то время, но, если его отношения с дочерью могут наладиться, это будет того стоить.

Интересно, испытывала ли Агнес такую же нервозность, когда звонила мне за спиной моего отца?

Со вздохом, полным усталости, Джона снимает часы и кладет их на тумбочку, а затем поднимает одеяло, чтобы лечь в постель.

И замирает, вскинув брови. Тут я вспоминаю об откровенном красном кружевном платье с белой отделкой из искусственного меха, которое надела, частично спрятав под пижамной рубашкой, пока ждала Джону. Я купила его две недели назад во время шопинга в Анкоридже. Это была импульсивная покупка, когда проходила мимо секции рождественского нижнего белья в универмаге и решила, что, возможно, Джоне будет приятно увидеть меня в чем-нибудь другом, помимо безразмерных фланелевых пижам.

– Счастливого раннего Рождества, – кокетливо произношу я.

Еще час назад мне очень не терпелось показать ему свой наряд. Теперь же мои конечности убаюкал мягкий матрас, а кожа привыкла к теплу. Я тянусь к одеялу, чтобы накрыться обратно.

Но Джона стаскивает его слишком быстро, оставляя меня дрожать.

– Я хочу, чтобы ты встала и показалась.

– Но холодно же! – хнычу я, хотя жар, разгорающийся в его взгляде, будоражит желание в нижней части моего живота.

– Кстати, о холоде. Может, хочешь послушать, как я отморозил себе яйца, просидев целый час в кювете в метель в канун Рождества, потому что у

моей будущей жены свело ногу?

От его слов сердце радостно прыгает в груди, даже несмотря на то, что Джона критикует мой стиль вождения.

– Ладно.

Я выскальзываю из нашей кровати и поправляю юбку на бедрах, когда мои босые ноги касаются прохладного деревянного пола. Потом позволяю расстегнутой фланелевой рубашке соскользнуть с плеч и упасть на пол, заслужив его одобрительную брань.

Кровать жалобно скрипит под тяжестью тела Джоны, когда он устраивается на ней, стянув с себя только что надетую рубашку, обнажив рельефный торс и мускулистую грудь, на которой я провела бесчисленное количество часов.

– Есть особые пожелания?

Заложив руки за голову, он откидывается на подушку и в задумчивости кусает губу.

– А что под ним?

– Не очень много, – дразню я, и пульс учащается.

Даже сейчас все еще улавливаю в себе некие нотки нервозности, которую испытывала в ту ночь, когда мы застряли в хижине общественного приюта и снимали друг перед другом промокшую от дождя одежду.

– Повернись-ка. – Его голос приобретает знакомый хрипловатый оттенок, который я так люблю.

Послушно поворачиваюсь под звук резкого вдоха Джоны.

– Покажи.

Кончики моих пальцев касаются подола, отороченного искусственным мехом, и тут электричество отключается, погружая нас в кромешную тьму.

– Да это гребаное издевательство! – раздается в темноте разочарованный рев Джоны.

Глава 10

Просыпаюсь от того, что Джона прижимается к моим губам, а его борода игриво щекочет кожу.

– Счастливого Рождества, – шепчет он хриплым от сна голосом.

– Счастливого Рождества.

Долго наслаждаюсь его теплом, задерживаясь в этом уютном мирке, где можно закрыть глаза и погрузиться обратно в сон. Но из щели в неплотно задернутой шторе пробивается мутный предрассветный луч, свидетельствующий о том, что мы спали гораздо дольше обычного.

– Который час?

– Начало десятого. И электричества все еще нет.

Я протяжно стону. Не могу сказать, когда именно заснули, но было довольно поздно. Мы провели несколько часов в медленной мучительной игре в темноте, в которой нам обоим очень хотелось победить. Она заключалась в том, чтобы не нарушить тишину ночи и заставить нарушить ее другого.

– Мне нужно идти, но я не хотел, чтобы ты проснулась без меня.

Улыбаюсь.

– Это мило.

Он снова целует меня.

– Да, я такой! Милый.

– Это так ты называешь то, что ты делал со мной прошлой ночью?

Не удивлюсь, если на коже осталась карта синяков от его рук.

Смех Джоны отдается приятной вибрацией в моей груди. Он сползает с кровати, совершенно голый, нисколько не обращая внимания на прохладный воздух. Отдергивает занавеску, чтобы выглянуть наружу, и обнаруживает толстый слой снега на подоконнике.