Вечное возвращение. Книга 2: Рассказы
Шрифт:
Мужики разошлись.
Касторий Баран стоял в уголке и думал про деда, про Маринку, про бобовиков-ребят, про Кувшинки…
«Ежели отнимут, пропал…»
Вошел суд. Судьи и мужики слушали.
Жердь раздельно читал:
«Рассмотрев обстоятельства настоящего дела и выслушав показания сторон и свидетелей, комиссия нашла,
Иск Алексея Страшного признать правильным и подлежащим удовлетворению. Касторию Барану в пользовании спорным покосом отказать».
В глазах рябило от мертвящего снега-савана. И не был похож он на тот зимний осьмнадцатого года снег, который парчей горел.
В душе были пустота и темень. Дорога бежала, уныло изгибаясь.
Приехал во двор. В окно выглянуло тревожное лицо Марины. Выглянуло и скрылось. Она выбежала на улицу в одном ситцевом платочке и стала помогать мужу убирать лошадь.
Касторий молчал, и Марина понимала это молчание.
Сердце сжималось у ней от боли. Убрали коня, затащили под навес сани и пошли в избу. В сенях Марина охватила Кастория за голову:
– Не тоскуй, желанный мой, где-нибудь снимем покосцу… Не тоскуй, как-нибудь проживем без Кувшинок…
А у самой по розовым сдобным щекам текли слезы. Касторий бережно в опояску схватил корявыми, как корни, руками Марину и простонал:
– Кабы не ты, Маринка, удавился… Больно мне, Маринка; много надо мной насмеялись…
– Желанный ты мой…
– Ах, Кувшинки, Кувшинки… Сколько трудов положил!..
Взмахнул руками, обхватил упору в сенях и не стерпел, зарыдал, как малое дите.
Дед Амос в больших, старых
– Шш…шиш… Шашки неугомонные… А ты тоже нюньки заодно с Маринкой распустил… Не мужик, а сопля… Садись сюда за стол, надо обтолковать, что и как… Маринушка, перестань убиваться… Садись сюда…
Строгий дед водворил в избе тишину.
– Проиграл… разве справедливо судили?..
Касторий сидел, опустив голову. Маринка ласково гладила белую волнистую головку подвернувшегося малыша.
Дед продолжал:
– Кто судил?., кто судьи?.. Кумовья да сваты все. И Жердь не подгадил, суседи сказывали. Страшный боровка стащил… Эх, бедность, бедность наша.
– А ты вот что, малый, не убивайся. Чорт с ними, а мы все-таки правды достукаемся. А что, коли ежели…
Касторий безнадежно махнул рукой.
– А ты не махай больно-то, а выслушай. Когда срок копию выходит выбирать?..
– Две недели…
– А ты не откладывай, завтра пиши обжалование…
– А с чего писать? Деньгу надо.
Дед призадумался.
В избе царило молчанье. Дети притихли. Борода деда уперлась в стол. По слоновому лбу деда заползали червячки-морщинки. Закорузлые пальцы деда теребили посконную рубаху.
Потом Марина подняла голову и тихо с болью для себя выговорила:
– Возьми две гусыни, поезжай в Горбулево: там напишут.
Дед вскинул седыми бровями:
– Гусыни… ого-го… Ни за что гусыни… Старые гусыни, они выводок к налетию дадут… Ни за что… Овечку-Малашку разве?.. Малашка хороша… – Опустил дед голову и думал про Малашку, про гусынь, про свинку, которую берегли. Как ни кинь все больно гоже в хозяйстве. Да делать нечего, и дед выдавил: – Пусть и гусыню… видно, черед их такой…
…В избу забирались зимние сумерки. В небе замелькали золотистые слезинки-звездочки.