Вечность
Шрифт:
— А, насколько долговечна такая любовь?
— Обычно она продолжалась до тех пор, пока я не начинал раздевать даму.
Кэрри попыталась вырваться, но Джош держал ее крепко.
Он начал целовать ее в шею, а она изо всех сил старалась казаться равнодушной.
— Это ведь была не настоящая любовь, да? Расскажи мне о ней.
— О ком? — Губы Джоша постепенно двигались к ее плечу.
Кэрри оттолкнула его.
— О ней! Об этой корове. О женщине, с которой ты стоял в церкви перед алтарем и клялся, что будешь любить и уважать ее, пока смерть вас не разлучит. Об этой.
— М-м-м. Нора. Ну, ты сама прекрасно видела, чем она могла меня приворожить. — Как
— Забеременела? Сама по себе? Так ей надо было внимательнее следить за тем, что она пьет, и прятаться, когда поблизости пролетал… аист.
— Ну ладно, мне было восемнадцать, когда я ее встретил. Я уже снискал кое-какой успех на театральном поприще, а она была признанной актрисой.
— И конечно, бедный маленький Джош совсем потерял голову.
Джош не мог удержаться от смеха.
— Я был влюблен в нее. Я женился на ней, и родился Тем, а потом…
— Тем! — воскликнула Кэрри. — Так как его настоящее имя?
— Джошуа Темплетон. Второй.
— А мы-то поначалу думали, что ты просто ошибся, когда писал его имя.
— После рождения Тема я отправился на гастроли, а Нора осталась дома с ребенком. — Он замолчал, а когда заговорил снова, в его голосе уже не было прежнего веселья: — Кэрри, я совершил в своей жизни много ошибок, но я за них горько расплачивался. Я изменял своей жене, а она изменяла мне, но я всегда любил своих детей. Я не питал никаких особых чувств ни к одной из женщин, с которыми… м-м-м… спал, даже к Норе, но я любил Тема с той секунды, когда он только появился на свет. Путешествуя по всему миру, я писал сыну каждую неделю, даже когда он был совсем дитя, а когда он научился ходить, я стал писать ему каждый день. Я посылал ему подарки. Я думал о нем, и я…
Он замолчал, смущенный тем, что позволил себе так открыто обнажить свои подлинные чувства.
Между теми проявлениями эмоций, которые он позволял себе показывать на людях, и тем, что он чувствовал на самом деле, лежала огромная пропасть.
— Я никогда не позволял никому узнать так много о себе, — тихо признался Джош. — Да, конечно, все знали, что у меня есть сын, но никто даже понятия не имел, насколько я люблю его.
— А Даллас?
Джош вздохнул.
— Я знал, что Нора мне изменяет, но это меня абсолютно не волновало. Она принадлежит к тому типу женщин, которые… — Тут он кашлянул. — Я не хотел жить с ней. Я посылал ей деньги и принимал за должное то, что она заботится о Теме. Я считал, что она любит его так же сильно, как и я. Но когда я играл Гамлета в Далласе, я застал ее в постели с другим мужчиной. Я решил, что Тем не заслуживает такой матери, и потребовал развода.
Он замолчал.
— Полагаю, ей удалось тебя отговорить.
— Да, и Даллас родилась спустя девять месяцев после этого. Нора дала ей это нелепое имя, чтобы постоянно напоминать мне, когда и где девочка была зачата. Я прожил с Норой еще два года после рождения Даллас, пока не понял, что мое терпение лопнуло и я должен избавиться от жены. — Он улыбнулся. — Странная вещь.. Когда Нора перестала привлекать меня как женщина, я понял, что она — довольно посредственная актриса.
— Серьезный недостаток.
— До этого времени я верил Норе, когда она убеждала меня, что заботится о детях. — Джош фыркнул. — Я думал, получить развод будет легко. Нора сама подала к нему повод. Развод по причине неверности жены не повредил бы и моей репутации. Я отдал Норе все состояние, накопленное мной, — видя, в какой бедности жили мои
— А почему же все оказалось не так просто, как ты думал? Почему тебе пришлось жить на ферме брата и портить кукурузу?
Джош иронически усмехнулся.
— Виной всему — мое собственное непробиваемое тщеславие. Мое тщеславие чуть не стоило мне единственного, что для меня имело ценность в этой жизни, — моих детей.
Кэрри взяла его за руку.
— Расскажи мне, что случилось.
— Судья не отказал мне в моей просьбе. — Вспоминая, Джош хмуро усмехнулся. — Видела бы ты меня в суде в тот день, когда я умолял судью предоставить мне опеку над детьми. Возможно, это было самое блестящее представление из всех, которые я когда-либо давал. Я тщательно готовился к нему. В конце концов, я был великим Темплетоном и не мог позволить себе проиграть дело. О, я хорошо подготовился к своему выступлению. Я надел черный плащ, подбитый алым атласом, и взял с собой трость с серебряным набалдашником.
Джош возвел глаза к стропилам навеса.
— Так планы лучшие… и т. д. и т. п. — Он вздохнул. — В обмен на то, что мне присудят детей; я собирался почтить всех присутствующих в зале частным, единственным в своем роде выступлением великого шекспировского актера. Каким я был дураком! Я считал, входя в зал суда, что делаю им всем большое одолжение.
Его голос стал тише.
— Я был ужасно напуган перспективой потерять своих детей, но не хотел, чтобы мои чувства стали достоянием широкой публики, поэтому решил устроить целое представление.
— Ну так о чем же ты просил судью? — не унималась Кэрри.
— Я говорил более часа. Ты бы видела моих «зрителей». Именно так я воспринимал всех, присутствующих на суде. Я держал их в руках. Я заставлял их смеяться, плакать, я пугал и успокаивал их. Они были мои. Я говорил им, как сильно я люблю своих детей, говорил, что готов ради них на что угодно. Я сказал, что готов даже пожертвовать своей всемирной славой за право быть рядом с ними. Я даже сказал, что ради них способен оставить сцену. К тому моменту я уже заставил их поверить в то, что мир не переживет, если лишится такого великолепного актера. Я зашел так далеко, так увлекся, что даже заявил, что готов, как крестьянин в старину, жить своим трудом на ферме, если мне удастся таким путем получить своих детей. Кажется, именно в этот момент я взмахнул своим подбитым атласом плащом, чтобы аудитория могла представить меня в роли фермера.
Когда я закончил, мне устроили овацию, и я был уверен, что выиграл процесс. Судья заметил, что в жизни не слыхал подобного красноречия: Он задал мне всего один вопрос — знаю ли я кого-нибудь, кто владел бы фермой. Слегка поклонившись, я ответил ему, что мой брат принадлежит к сему уважаемому сословию. Судья заявил, что такая пламенная речь должна быть вознаграждена по достоинству, и решил удовлетворить мой иск. Все имущество, принадлежащее мне, будет продано с аукциона — мне оставят один костюм, а деньги положат в банк на имя моих детей: Я же должен буду покинуть сцену, начать работать на ферме моего брата и жить там вместе со своими детьми. Если я выдержу это в течение четырех лет, дети навсегда останутся со мной. После объявления приговора судья улыбнулся мне и сказал, что, по его мнению, мне будет очень недоставать моего красного плаща, в котором я смотрюсь так эффектно.