Вечные 1. Хранитель
Шрифт:
Пока ненависть Егорыча к торговцам разгонялась все сильнее и сильнее, мы наконец-то подъезжали до вокзала «Площади Ленина». И я был этому невероятно рад. Я и сам не испытывал большой любви к руководителям Торгового Города и их внешней политике, но не настолько, чтобы вовсю проклинать каждого жителя и выходца с этого содружества. Более того, я не редко сам заглядывал туда отдохнуть и развеяться. Потому что после ЭлектроСоюза, где кроме нескольких баров и одного захудалого палаточного отеля ничего не было, та
Егорыч, понимая, что его тирады никто так и не поддержал, неожиданно резко замолчал и остановил дрезину у платформы.
– Приехали! – радостно сообщил он.
Я подал ему руку и ответил:
– Спасибо, Егорыч. Давай, внучкам привет.
– Обязательно! Ежели нужно будет прокатиться еще куда, или просто поболтать захочешь, я всегда тут.
– Окей, – ответил я и поспешил удалиться. Если я и хочу с тем душевно поболтать о политике, то лучше сделаю это со своим лучшим другом за стаканчиком чего-то покрепче в баре, чем с машинистом.
Привычная техническая платформа «вокзала» с низкими потолками, опирающимися на массивные колонны, не особо меня интересовала, поэтому я быстро миновал ее. Поправив автомат на плече, протиснулся между габаритными цистерны с топливом, готовыми к отправке на «Комсомольскую», и вышел в жилую зону на главной платформе.
Оказавшись здесь, сразу уперся в небольшие строительные леса, которых не было тут, когда я уходил. Ради этих конструкций даже разобрали несколько армейских палаток жильцов, занимающих всю центральную платформу.
– Полегче, полегче! – послышались выкрики наверху. – Не разбей!
Обошел леса, посмотрел на огромный свод некогда белоснежного потолка без каких-либо опор и понял, что тут происходит. На верхней площадке техники меняли лампу освещения. Что довольно удивительно, если учесть, что основной свет на станции включался только по праздникам ради экономии электричества.
– Вообще непонятно, нахрена сейчас это понадобилось делать, – озвучил мои вопросы один из техников, кажется, его звали Сергей. – На ночь глядя, к тому.
– А это чтобы лучше трещины на мраморе ночью было видно, – в шутку ответил второй, и оба рассмеялись.
– Вам бы лишь бы власть имущих во всех грехах обвинить, – возмутилась снизу пожилая Тамара Михайловна, чью палатку как раз пришлось разобрать. – У нас платформа самая лучшая во всем метро, на некоторых станциях даже ее раздолбали! И вообще, им лампу сказали поменять, а они языком чешут. Мне скоро внучку спать укладывать!
– А че ж вы, Тамара Михайловна, не взяли себе комнатушку в переходе, или вон, в трамвае на правых путях? Не пришлось бы каждый раз ничего разбирать.
– Эту палатку лично мой сын возводил после чумы, а ваши комнатушки вообще тесные, один жрет, другой срет!
В общем, жизнь на
А ведь если бы он не бросил карьеру сталкера… такой потенциал пропадает.
Я снял автомат, вошел в свою палатку и положил его в небольшой армейский шкафчик в дальнем углу. Верхнюю снарягу скинул в большую бельевую корзину дивана. Чуть позже ее предстоит почистить от радиации, впрочем, как и меня самого. Неплохо было бы сразу воспользоваться общим душем, но я прикинул, что с учетом того, что вылазка была максимально короткой, достаточно просто немного умыться.
Подошел к самодельному рукомойнику из пятилитровки, привел себя в порядок и посмотрел в зеркало.
Типичное лицо потрепанного жизнью вояки: суровый взгляд выцветших зеленых глаз, грубая щетина на квадратном подбородке, мелкие шрамы по всему лицу и проявляющаяся седина. Я будто бы реально прошел все горячие точки, и лично воевал во время Катастрофы, хотя в тот день был наивным двадцатилетним студентом Семеном. Настолько жизнь сталкера меняет. И это мне езе повезло. Ребята, с которыми я начинал, давно сгорели, все до единого. А я до сих пор жив и здоров. Может, именно поэтому меня считают легендой?
Посмотрел на пожелтевшую фотокарточку в углу зеркала, где я, за несколько лет до Катастрофы с беззаботным веселым лицом без всяких шрамов обнимаю красивую смуглую девушку с длинными темными волосами. Наташа. Эта фотография, единственное, что напоминает мне о моем прошлом. Я держу ее у зеркала, чтобы у меня оставалось хоть что-то светлое в душе, чего с каждым днем становится все меньше.
Что-то меня пробило на какую-то лирику. Это означает, что пора идти в бар. Вытер лицо полотенцем, затушил лампу и вышел из палатки.
* * *
– Кстати! – радостно сообщил Лёха, как только мы прикончили третью рюмку водки «Красная Жизнь» из свежих поставок от коммунистов. – Я тут такую книгу на днях прочитал забавную – «В поисках счастья». Нашёл её в одном из домов неподалёку.
– Что за книга такая?
– Да там приключения про искателя сокровищ где-то в Испании. Такая себе работка, на троечку. Какой-то писатель-самоучка начал писать, но так и не закончил. Но прочитал до конца, потому что там тоже героя звали Сэм, прикинь? – он от души хохотнул. – Прям история про тебя, если бы мир не рухнул.