Вечные любовники
Шрифт:
— Они тебя по миру пустят, эти жулики, — кричала она, и ее голос дрожал от гнева. — Всю жизнь на них работать будешь!
— А мне наплевать… — начал было он, хотя ему было совсем не наплевать. — Мне плевать на все, кроме одного…
— Так я тебе, кретину, и поверила!
— Хильда…
— Послушай, хватит тебе с ней церемониться. Отведи ее вечером в парк или еще куда-нибудь. От нас с тобой не убудет.
Она прибавила звук и быстро допила вино, а потом, в спальне, набросилась на
— Господи, как это меня завело! — прошептала она в темноте, обхватывая его ногами. — То, о чем мы говорили… девица твоя…
Кончив, она сказала:
— Знаешь, у меня с этим почтальоном было. Клянусь тебе. На кухне. И, если хочешь всей правды, Фаулер тоже иногда меня навещает.
Он лежал радом с ней в темноте и не знал, верить тому, что она говорит, или нет. Сначала он подумал, что, услышав про Мари, она просто старается не отстать от молоденькой, но затем понял, что ошибся.
— Один раз мы занимались этим вчетвером, — призналась Хильда. — Фаулеры, я и еще один парень — он раньше в клубе работал.
Она начала водить пальцами по его лицу, чего он терпеть не мог. Ей почему-то казалось, что это его возбуждает.
— Расскажи еще про свою крошку, — попросила она.
Он сказал, чтобы она оставила Мари в покое и перестала гладить его по лицу. Теперь, когда она рассказала ему про Фаулера и почтальона, он мог не скрывать, сколько времени продолжается его роман с Мари. Он рассказал ей, и не без удовольствия, про первый день нового года, как он пошел в аптеку купить наждачную пилочку и «Колгейт» и как познакомился с Мари, потому что Мари и Мэвис обратились в турагентство за билетами в Коста-Брава.
— Но вы ведь еще ни разу… да?
— Много раз.
— Господи, где же? В подъездах? В парке?
— Мы ходим в отель.
— Ах ты, старый проказник!
— Послушай, Хильда…
— Прошу тебя, продолжай, дорогой. Рассказывай все, как было.
И он рассказал ей про ванную. Она стала задавать ему вопросы, вдавалась в самые интимные подробности, просила, чтобы он описал ей Мари. Когда их разговор подошел к концу, уже светало.
— Про развод забудь, — сказала она ему за завтраком как бы между прочим. — Слышать больше об этом не желаю. Не хочу, чтобы ты из-за меня разорился.
В тот день видеть Мари ему не хотелось. Не хотелось, но пришлось: они заранее договорились встретиться, она ведь знала, что накануне вечером он собирался поговорить с женой, и ей не терпелось узнать, чем этот разговор кончился.
— Ну? — спросила она его в «Барабанщике».
Он пожал плечами, покачал головой и сказал:
— Я ей все рассказал.
— И что она сказала, Норман? Что сказала Хильда?
— Сказала, что говорить о разводе — безумие.
Некоторое время они сидели молча. Наконец Мари сказала:
— Выходит, ты не можешь ее бросить? Неужели ты не можешь просто не возвращаться домой? Какую-нибудь квартиру мы могли бы снять. Не будем торопиться с детьми, любимый. Уйди от нее — это самое главное.
— Нас все равно найдут. Найдут и заставят платить.
— И заплатим. Если я буду работать, ты сможешь платить столько, сколько они потребуют.
— Ничего не получится, Мари.
— Милый, прошу тебя, уйди от нее.
Что он, к немалому удивлению Хильды, и сделал. Однажды вечером, когда она была в клубе, он собрал вещи и переехал в Килберн, где им с Мари удалось снять две комнаты в пансионе. Своего адреса он Хильде не оставил — написал записку, что уезжает и больше не вернется.
Какое-то время они прожили в Килберне в пансионе с одной уборной и ванной на пятнадцать человек. Там он и получил вызов в суд, где ему сообщили, что он недостойно повел себя с женщиной, на которой был женат, и он дал согласие выплачивать Хильде ежемесячное содержание.
Две комнаты в Килберне, где они жили как муж с женой, были грязными и неуютными — их жизнь в пансионе довольно сильно отличалась от той жизни, какой они жили во времена «Барабанщика» и отеля «Грейт Вестерн Роял». Норман и Мари пытались найти что-то получше, но за умеренную плату приличное жилье отыскать было нелегко. Они приуныли, ибо, хоть и жили вместе, до их собственного домика, детей и радостей жизни им было так же далеко, как и раньше.
— Можно переехать в Рединг, — подала идею Мари.
— В Рединг?
— Ну да, к маме.
— Но ведь твоя мать чуть было не отреклась от тебя. Она на тебя зла — сама же говоришь.
— Сегодня зла, а завтра — нет.
Мари оказалась права. Однажды в воскресенье они поехали в Рединг выпить чаю с матерью Мари и с ее подругой, миссис Друк. За столом ни та, ни другая к Норману не обратилась ни разу, и однажды, когда они с Мари вышли на кухню, он услышал, как миссис Друк, не скрывая раздражения, сказала, что Норман годится Мари в отцы.
— Что с него взять, — отозвалась мать Мари. — Пустое место.
И тем не менее матери Мари очень не хватало зарплаты дочери, и в тот же вечер, не успели они еще доехать до Лондона, было решено, что Норман и Мари в течение месяца переедут в Рединг с условием, что, как только представится возможность, они обязательно поженятся.
— Имей в виду, для меня он — квартирант, — сказала мать дочери. — Квартирант, и только.
— Не будем забывать о соседях, — добавила миссис Друк.