Вечный день
Шрифт:
— Года четыре назад, вскоре после твоего отъезда, меня отправили в командировку на ферму в Житнице. На самую настоящую, где-то в Нормандии. Поручили написать статью. Там только что сняли пятый урожай за год, да еще разработали методику, как добиться дополнительного. Произвели какую-то генетическую модификацию. Гениальная штука. И захотели продемонстрировать всей Британии, как прекрасно у них все получается.
И вот мы, журналисты — четверо из «Таймс», четверо из «Мейл» и двое из «Пост», — туда отправились. Последних, кстати, через три месяца закрыли. Нас повезли в одном автобусе, вместе с
Правительство подрядило нескольких специалистов по генетической модификации, которые засыпали нас научными объяснениями. И все их методы действительно… работали! Понятное дело, все это было организовано, что-то от нас скрывали, но на какие-то полчаса я вправду уверовал, что, быть может, с этого-то и начнется наше возвращение к прежнему миру. И еще я думал обо всех этих землях за Житницей — что однажды мы начнем возделывать и их и что обещанные тридцать лет назад огромные солнечные электростанции наконец заработают, обеспечивая всех бесплатной энергией. Может, и земли окажется достаточно, и все эти парни на севере и западе перестанут забрасывать нас бомбами. Может, даже материк потихоньку встанет на ноги.
В общем, потом мы пошли назад к автобусу. Офицеры немного отстали за разговором с фермерами — наверное, выплачивали им дополнительную сумму за весьма убедительное представление. И вот возле конюшни недалеко от автобуса мы вдруг увидели этого… ребенка, сидевшего прямо на земле. Пожалуй, не старше пяти лет. Полуголый, с распухшим от голода животом. Вправду, он был такой худой, что нельзя было даже сказать, мальчик это или девочка. Мы так и встали. Таращились на него секунд десять, но по ощущениям — час. Ребенок не издавал ни звука. Наверное, у него просто не оставалось для этого сил. Он был изнеможен, как глубокий старик.
А потом из-за угла появилась его мать, глянула с ужасом на нас, схватила ребенка и скрылась с ним в конюшне. От ее облика повеяло такой жутью, притом что мы ее толком и разглядеть-то не успели… Мы ошарашенно молчали. Через пару секунд из-за угла показались наши кураторы. Они и не догадывались, что мы только что увидели.
По пути назад мы ни о чем таком не разговаривали. Но после этого зрелища мне все стало ясно. Уж если на показательных фермах дети так выглядят, то, во-первых, куда на хрен уходит зерно, и, во-вторых, что же тогда творится в других местах? Да, тогда положение было скверным, но даже если сейчас и получше, там-то все равно до сих пор сущий ад.
В руке у Дэвида дотлевала позабытая сигарета. Он потер подбородок.
— Статью я, естественно, написал. Иначе уволили бы. А без работы уже и не рыпнешься. С другой
Хоппер подалась вперед и неловко похлопала его по плечу. Он слегка кивнул в знак признательности, однако так и продолжал отрешенно смотреть перед собой, лишь дым от сигареты поднимался к потолку.
— В городах-то, Элли, дела могут обстоять более-менее сносно, но вот за их пределами совсем паршиво. И причин для недовольства хоть отбавляй, потому спокойнее и не становится. Армия все так же теряет целые колонны, меняет маршруты в последнюю минуту и уже боится переправляться через укрепленные, на хрен, мосты, которые считались безопасными с самого начала кризиса.
Я все твержу самому себе, что когда-то их власть закончится. Но понимаю, что тогда дело может обернуться еще паршивее, потому что победят психи, и уж тогда мы нынешнюю безалаберность правительства будем вспоминать с ностальгией. А Давенпорт со своей шайкой продолжают убеждать, будто все прекрасно, достаточно подлатать там и сям, и так держать. Потому что у них нет путей отхода. Как только он попытается соскочить, его пристрелят. Так что, как мне представляется, они делают то же, что и я, — продолжают занимать свои посты из страха, что их наследники окажутся куда хуже.
Он кивнул самому себе.
— Ну уж нет, привести ребенка в такой мир я не могу.
Теперь или никогда, решилась Хоппер. Больше никакой лжи. Он ее не заслуживает.
— Знаешь, ты ведь почти привел. То есть мы… — признание стоило ей определенных усилий.
Дэвид уставился на нее. Вот он, последний секрет, что Элен таила от него. Она встретила его взгляд. В кои-то веки конец их брака обретает смысл и для него.
— Когда?
— Месяцев за шесть до моего ухода.
Он медленно кивнул.
— Как прервалась беременность?
— Естественным образом. У меня произошел выкидыш на восьмой неделе. Я толком и осознать не успела, что беременна, как все уже закончилось.
Дэвид внезапно постарел на годы.
— Почему же ты не рассказала мне тогда?
На какое-то мгновение Хоппер живо ощутила то место внутри себя, где развивался ребенок. Она вся напряглась, к горлу подступили слезы.
— Я чувствовала себя такой виноватой. Чувствовала, что утрата ребенка являлась наказанием… Прежде всего за то, что я его не хотела. Я ошиблась, что не сказала тебе.
— А почему потом не стала говорить?
— Потому что не хотела причинить тебе боль. Мне казалось, что для тебя это будет еще большим ударом. Ты ведь так хотел малыша… А я… я только и могла сказать, что потеряла его. Поэтому и скрыла.
— Господи. Ты говоришь, что ты… что мы…
— Да.
— М-да… что же это за мир такой, в котором я слышу подобное и думаю, что, может, оно к лучшему… Что за мир!
Несколько минут они сидели молча. Сигарета Дэвида окончательно дотлела, и он сунул окурок под кровать. Затем заговорил: