Вечный капитан
Шрифт:
Ветер сменился сперва на восточный, а потом на юго-восточный, причем к середине дня раздувался, а ночью стихал. Чтобы не терять время, днем шли под парусами, а ночью галера переходила на весла и брала шхуну на буксир. Гребцы, привыкшие спать по ночам, сперва взроптали, затем убедились, что после захода солнца грести не так жарко, как днем, и начали налегать на весла с удвоенной силой. Худо-бедно, а даже имея на буксире шхуну, узла по три выгребали.
Я хотел продать приз на острове Родос, но вышли намного восточнее, почти к самому Криту. К тому времени ветер зашел на юго-западный
В итоге нам пришлось зайти на остров Наксос. Это самый большой остров архипелага Киклады. После захвата Константинополя архипелагом завладели венецианцы. Они образовали здесь герцогство Наксосское, которое номинально считалось вассалом Латинской империи, а фактически — собственностью республики Венеция. Сейчас им правил Анжело Санудо, сын основателя герцогства. Город шел от порта вверх по склону, напоминая амфитеатр. Большинство домов было из белого мрамора. Наверное, здесь его и добывают. Наверху располагалась каменная крепость Кастро с круглыми и прямоугольными башнями. Ее сложили из светло-коричневых камней. Две угловые башни еще достраивали.
К шхуне подплыл портовой чиновник на двухвесельной лодке. Греб он сам, поэтому я сперва решил, что это торговец. Только когда чиновник потребовал, чтобы ему дали подняться на судно, догадался, кто он такой. Лицо у сборщика подати было такое хмурое, что я решил, что он не венецианец, а славянин. И опять ошибся. Говорил чиновник без акцента на том варианте латыни, который в будущем станет венецианским диалектом итальянского языка. Я объяснил ему, что зашел только взять воду и купить еды.
— Вряд ли у вас найдется покупатель на эту галеру, — закончил я.
— А за сколько ты хочешь ее продать? — поинтересовался он.
Я назвал разумную сумму, уточнив:
— Без гребцов. Они будут отпущены на свободу, но их можно будет нанять дешево, потому что деваться им будет некуда.
— Я хочу ее посмотреть, — сказал чиновник.
Мы перебрались на галеру, которая ошвартовалась лагом к шхуне. Чиновник обошел ее всю, заглянул в каждый угол, в том числе и к гребцам, причем лаже не поморщился, хотя вонища там стояла еще та. Посмотрел и бронзовую посуду в трюме.
— Тоже продается? — спросил он.
— Да, — ответил я и назвал цену, опять-таки разумную, предполагая, что в Наксосе живут не самые богатые венецианцы.
— Долго будете здесь стоять? — спросил он напоследок.
— Скорее всего, до утра, — ответил я. — Пока возьмем воду, уже темно будет.
Он уплыл на своей лодке. Вместо него шхуну и галеру окружили лодки торговцев всякой всячиной. В основном это были ромейские греки. Такие же шумные и навязчивые, какими будут их потомки в двадцатом веке и позже. Впрочем, как только грек понимает, что больше ничего с тебя не сдерет, сразу становится нормальным человеком. В отличие от арабов, они понимают это быстро, поэтому почти не раздражают.
Когда уже начало темнеть, на судно вернулся сборщик податей. На этот раз приплыл на восьмивесельной лодке. На веслах сидели гребцы, а чиновник расположился на кормовой банке рядом с похожим на него человеком, только немного постарше. Лицо у него было такое же хмурое. Разница была только в одежде: у младшего льняная, а у старшего шелковая. Льняные ткани, кстати, здесь ценится дороже шерстяных, а на Руси наоборот. Они вдвоем осмотрели галеру и груз. Ничего не говоря, только взглядами обменивались.
— Сколько ты хочешь за судно и груз? — спросил старший.
Я назвал общую сумму. Мы поторговались немного. Я скинул десять процентов, после чего сразу ударили по рукам. В Венеции или Генуе такая галера обошлась бы ему на четверть, а то и треть дороже. Мы договорились, что за ночь я раскую гребцов, а он утром привезет деньги и заберет галеру.
Гребцы, которые уже начали подозревать, что их обманули, не отпустят на свободу, заорали от счастья, когда мои дружинники начали их расковывать, так громко, что на берегу собралась толпа зевак. Подождав немного и убедившись, что ничего интересного не происходит, разошлись по домам. Меня поразило, что невооруженные люди разгуливали по улицам с наступлением сумерек. На материке в такое время все прячутся по домам и до рассвета носа не высовывают без крайней необходимости.
Командовал галерой наемный капитан, поэтому отнесся к нему, как бывший коллега.
— Здесь высадить тебя и твоих людей или в Константинополе? — спросил его.
— Ты нас отпускаешь? — не поверил капитан.
— Да, — ответил я. — Много за вас не дадут, а гоняться за мелочью не в моих правилах.
— Лучше мы здесь сойдем, — сказал генуэзец, видимо, решив не искушать судьбу.
— Как хочешь, — произнес я. — Утром вас отвезут на берег первыми. Сразу уходите подальше, чтобы гребцы до вас не добрались.
Судя по выражению лица, капитан пожалел, что не согласился на Константинополь. Мы быстро забываем, какие гадости сделали другим. Память перегружена тем, что другие сделали нам.
Пролив Дарданеллы был буквально забит никейскими военными кораблями. Галеры, большие и маленькие, нефы и торговые суда поменьше, рыбацкие баркасы. Я решил, что готовиться штурм Константинополя. О чем и спросил сборщика подати. На этот раз деньги собирал вальяжный ромей лет сорока пяти, у которого на каждом пальце, исключая большие, было по золотому перстню с красным непрозрачным камнем, вроде бы яшмой.
— Нет, — ответил никеец. — Заключаем брак между сыном императора Феодором и дочерью болгарского царя Ивана. Невеста с матерью переплыли на азиатский берег, а царь Иван остался на европейском берегу со своим войском. В Лампсаке сам патриарх Герман обвенчает молодых.
Дочке Асеня, если не ошибаюсь, девять лет. Действительно молодая.
— А сколько лет Феодору? — поинтересовался я.
— Одиннадцать, — ответил сборщик подати.
Что ж, тоже не старый. Поиграют в куклы несколько лет, а потом живых примутся делать.