Вечный капитан
Шрифт:
Я подъехал к воротам, над которыми на крытой площадке стояли вооруженные люди. Всего два человека были в кольчугах. Остальные — горожане, вооруженные чем попало. Они смотрели на меня без враждебности, скорее, с любопытством. Для осады у меня слишком маленький отряд, а для дружественного визита слишком большой.
— Кто посадник? — спросил я.
— Я, князь, — ответил мужчина с седой бородой, один из двух, одетых в кольчугу.
— Сюда идут татары. Если перейдете под мою руку, вас не тронут, если нет, сами знаете, что будет, — предложил я. — Оброк будете платить
— Мы-то, может, и пошли бы под твою руку, но что, если наш князь отобьется от татар?! Не сносить нам тогда головы! — произнес посадник.
— Вашему князю плевать на вас. Он сидит в Галиче, надеется, что туда татары не дойдут. Дойдут и туда, но сначала вас поубивают, — сказал я.
— Нам надо подумать, — решил он схитрить.
— Думайте, — разрешил я. — Мы сейчас перекусим на лугу и поедем дальше. Если я не оставлю здесь своего воеводу, ждите татар. Они вам объяснят, что думать надо быстро и головой, а не задницей.
Я развернул коня и поехал к своей дружине, которая располагалась на лугу, чтобы отобедать. Они уже разожгли костер, начали варить просо и нарезать окорок, чтобы заправить им кашу. Стреноженные кони щипали молодую траву. Отдав своего коня Савке, который уже стал многодетным отцом, но так и служил мне. До сих пор все звали его Савкой. Сел на положенную им у костра подушку. На флоте меня научили: не садись на то, что тонет, иначе заработаешь геморрой. Я смотрел, как пламя пожирает сухие ветки и думал: может, не надо было быть таким резким с зартыйцами? Они ведь не знают то, что знаю я, надеются, что беда минует их. Тем более, что какой-нибудь юродивый побывал здесь и нарассказывал им сказок. Впрочем, после захвата Переяславля байкам юродивых уже никто не верит. По крайне мере, черниговские купцы часть своего добра и семьи перевезли в Путивль. Заодно доставили и ценности из Троицкого монастыря. Привез их монах Илья. Рассказал, что во всех церквах города молятся, чтобы беда миновала их.
— Лучше бы мечи точили и стрелы делали, — сказал я и отправил Илью с монастырским имуществом к игумену Вельямину.
Мы доедали кашу, когда ворота города открылись. Впереди шел красномордый поп с иконой в руках. Держал ее перед собой, как щит. Следом шагал посадник, второй мужчина в кольчуге, видимо, сын его, и человек пять горожан, одетых на уровне путивльского ремесленника среднего достатка. Они остановились в нескольких шагах от меня, подождали, когда я встану.
Поп поцеловал икону, передал посаднику, который тоже приложился к лику Иисуса и вернул ее, после чего первый провозгласил густым басом, который не вязался с его жидкой бороденкой:
— Прими нас, князь, под свою руку! Клянемся служить тебе верой и правдой! — и протянул икону мне.
Я взял ее. Икона была в серебряном окладе, который скрывал почти всю ее. Видны только потемневшая голова и руки. Приложившись губами к серебру, также торжественно произнес:
— Беру вас под свою руку и клянусь править по закону и дедовскому обычаю! — отдав икону
— А не мало будет? — спросил посадник.
— Чтобы сказать, что город мой, и одного дружинника хватит, — ответил я. — Из бояр кто остался в городе?
— Все уплыли в Чернигов, — ответил посадник.
— Туда им и дорога, — молвил я.
В Выри нас сразу впустили в город, потому что прибыли мы туда под вечер и потому, что знали меня и не боялись. Да и город был удельным, побольше Зартыя. Нам устроили пир, во время которого я и дал раскладку.
— Мы уже думали сами тебя позвать, — признался воевода, старый и хромой вояка. — Посадник наш уплыл в Чернигов вместе с дружиной, бросил нас на произвол судьбы.
— Я не брошу, — заверил их.
— Ну, и слава богу! — облегченно вздохнув и перекрестившись, произнес воевода.
Возле седьмого города, Беловежи, встретили передовой отряд монголов. Точнее, это были булгары под командованием того самого эмира, который отдавал виру за убитого половца. Они быстро узнали нас. Не мудрено. Все мои дружинники носили сюрко с моим гербом. Кроме половцев. Но и они после похода пообещали, что к следующему сошьют и себе такие же, чтобы не попадать под дружественный огонь. Я объяснил булгарскому эмиру, что город мой, хотя еще не знал мнение беловежцев по этому поводу, и показал дорогу на Всеволож, который лежал западнее.
Здесь гарнизон был побольше. Дружинник и ополченцы стояли на деревянных стенах, из-за которых поднимался дым костров. Наверное, воду кипятили, готовились отбиваться.
Посадник — мужчина средних лет, пытавшийся казаться боевитым, — сразу спросил меня:
— Ты к нам с миром, князь, или с войной?
— Если пойдете под мою руку, то с миром, если нет, поеду дальше, а воевать будете с татарами, — ответил я.
— Нам ни то, ни другое не по нраву, — сказал он, но по тому, как повеселели глаза, было ясно, что мое предложение им по нраву, кобенятся для приличия.
— Всю жизнь мы только и делаем, что выбираем меньшую из двух бед, — поделился я опытом.
— Это верно, — согласился посадник.
— Некогда мне с тобой тут лясы точить, надо успеть в Бахмач раньше татар. Открывай ворота, принимай моего воеводу, — приказал я и развернул коня.
В Бахмач мы успели раньше татар. Они появились утром. Передовой отряд в сотню человек. Эти не сразу опознали меня. Я поскакал к ним с двумя дружинниками. Навстречу нам выехали тоже трое. Двое были башкирами, третий аланом.
Я поздоровался на башкирском и аланском и спросил на тюрском:
— Из какого тумена?
— Хана Орду, — ответил один из башкир, у которого лицо было полным круглым и безволосым.
Судя по голосу, не евнух, но щетины не видно.
— Передадите Орду привет от князя Путивльского, скажите, что это мой город, и дальне на восток тоже мои. Пусть идет на север. Там города больше и богаче, — сказал я.
— Это тот самый князь, который на всех языках говорит! — радостно вспомнил второй башкир, помоложе и с довольно густыми усами.