Вечный колокол

Денисова Ольга

— Послушай, а почему — Карачун? Самая темная ночь…

— Самая длинная ночь, — поправил Млад, — ночь, когда Солнце поворачивает на лето. На самом деле, это ночь, когда светлые боги отдали всю власть темным, и со следующего дня начнут забирать ее назад. Поворот, перелом. Это кажется, что Карачун — день темных богов, на самом деле, это и праздник светлых… Это — наивысшая точка их надежд на будущее.

— Ты хочешь сказать, Купальская ночь — праздник темных богов? — хмыкнул Родомил.

— И их тоже. Это — равновесие… Коловращение, — Млад слепил снежок и поднял перед собой, — вот смотри, чем выше я

подниму камень, тем сильней он ударит по земле, если его отпустить. И эта сила таится в нем, пока он не начал падать. Когда он падает, то летит все быстрей, но при этом растрачивает силу, что имел наверху. И, пока он летит, между его силой и быстротой установлено равновесие. Мир всегда движется, и в нем это не падение, а вращение. Если где-то убыло — то где-то прибыло. Но у того, что убыло, есть оборотная сторона — возможность прибавлять… Чем больше убывает, тем…

Млад замолчал и уронил снежок на тропинку — Родомил ничего не понял. Да и объяснял он, как всегда, плохо…

— Я понял, — кивнул главный дознаватель, — в этот день светлые боги расположены давать ответы…

— Примерно так, — вздохнул Млад.

Они вышли на поляну, где обычно он разводил костер.

— Здесь? — спросил Родомил.

Млад кивнул:

— Послезавтра приходи сюда ближе к полуночи. И… лучше, чтоб никто не знал… Никто не одобрит ни тебя, ни меня.

На следующий день вечером Ширяй явился домой днем, как только у Млада закончились занятия, и хотел незаметно проскочить в спальню. Но Млад с порога заметил, что с ним не все в порядке — больше всего невозмутимый и полный достоинства парень напоминал побитую собаку. Сначала Млад не понял, что с ним, и хотел оставить в покое, но когда и через полчаса тот не вышел из спальни с неизменной книгой в руках, Млад забеспокоился и заглянул к нему сам. Добробой ушел в Сычевку за молоком и еще не вернулся — поговаривали, у него там появилась девушка, и послать к Ширяю для столь деликатного дела второго шаманенка не удалось.

Парень лежал на постели лицом к стене, странно вытянув руки, и не оглянулся на скрип двери — Младу показалось, что он плачет.

— Ширяй, — Млад присел к нему поближе, — ты чего, заболел?

Тот замотал головой, ни слова не говоря.

— Что-то случилось?

Тот снова покачал головой и ничего не ответил.

Млад окинул его взглядом — в спальне было темновато, и только нагнувшись пониже заметил, что на руках у парня страшные ожоги в черных разводах.

— Ты чего сделал-то, а? — сердито спросил он, догадываясь, что произошло.

— Ничего, — буркнул Ширяй и шмыгнул носом.

— Ты повернуться можешь? Я посмотрю.

— Да ничего не надо смотреть, заживет как-нибудь.

— Я тебе заживу! Поднимайся! Пошли за стол! — Млад никогда не кричал на учеников, но тут не удержался. Ширяй, видно, не ожидал ничего подобного, и начал медленно и неуклюже вставать. Глаза у него действительно покраснели и опухли, а он не мог даже вытереть лицо от слез — кисти были обожжены со всех сторон. Млад подхватил его под локоть, потому что парня шатало, довел до стола, по дороге сняв с крючка полотенце, и усадил на лавку.

— Посиди немного, сейчас я лампу зажгу, темнеет уже, — для начала он вытер Ширяю глаза и нос — вдруг вернется Добробой, и увидит, что

Ширяй плакал?

— Да не надо ничего… — снова попробовал сказать парень.

— Перестань говорить чушь. Давай, рассказывай, как тебе в голову это пришло?

— Что? — Ширяй прикинулся ничего не понимающим.

— Ничего. Рассказывай.

— Ты что думаешь, я один такой? — вскинул тот глаза, — да половина студентов попробовала! Все спорят и все руки в угли суют!

Млад опустил руки и сел рядом с Ширяем.

— Вы что, ненормальные? — тихо спросил он.

— А что? Если я прав, значит должно получиться! А я ведь тоже шаман!

— Какой ты после этого шаман! А? Ты что, не понимаешь? И о чем же ты таком спорил, что для этого надо было руки в угли совать, а?

— Да из-за девчонки, — буркнул Ширяй, — что она меня выберет…

— Да ну? А ты в этом нисколько не сомневался?

— Не сомневался! Все сомневались, а я не сомневался! Пока… пока не попробовал. А они испытать меня хотели. А я тоже… тоже испытать хотел.

— Ну и дурак… — Млад подкрутил фитиль лампы и подумал, что ведет себя в точности, как дед в таких случаях, — шаман должен понимать, когда нужна помощь богов, а когда можно обойтись своими силами. Ради Правды можно пойти на смерть, а ухарство того не стоит. Достойно десятилетнего мальчишки, а не того, кто прошел пересотворение.

— Да я понял уже…

— Больно было? — Млад похлопал парня по плечу.

— Жуть… Угли еще к коже приклеились — не стряхнуть… Знаешь, как все надо мной смеялись? Никогда не забуду.

— Правильно смеялись — нечего бахвалиться, — Млад вздохнул, — да ладно. Не переживай. Мало мы глупостей в жизни делаем, что ли?

— То-то и обидно, что правильно смеялись… — проворчал парень.

Когда вернулся Добробой, Млад успел перевязать Ширяю руки и хотел уложить его в постель, но тот воспротивился — остался за столом, читать книгу. Приходилось время от времени переворачивать ему страницы. Добробой же, с порога увидев повязки, расхохотался.

— И ты, что ли? Ну вы даете! Я троих таких по дороге встретил — от медиков шли!

— Ничего смешного не вижу, — Млад сжал губы, — ему больно, между прочим…

— Так от глупости никакие лекарства не помогут! — продолжал со смехом Добробой.

— Ты шибко умный, — прошипел Ширяй сквозь зубы.

— Молоко-то не прокисло? — спросил Млад, покосившись на Добробоя.

— Не, я вечерней дойки дождался. Тепленькое… Хочешь, Млад Мстиславич?

— Ну, налей… И Ширяю налей тоже. Мы его теперь с ложки недели две будем кормить.

— Коляда, между прочим, скоро… — вспомнил вдруг Добробой, — Собирались же, маски делали… А ты? Как колядовать-то будем? И Карачун завтра.

Самый короткий день в году начинался хмуро и недобро. Выйдя на крыльцо, Млад почувствовал приближение не метели даже — бурана. Северный ветер завывал потихоньку, пробуя свои силы, гнал мрачные тучи низко к земле и поземок вдоль тропинок. Над факультетскими теремами вились дымы — занятий не было, все пекли ржаные хлебы и грелись у печек, рассказывая друг другу страшные сказки.

Хийси прятался в будке — в этот день нечего делать на дворе, даже собаке это понятно, а уж такому лентяю, как Хийси, только дай повод не высовывать носа на мороз.