Вечный колокол
Шрифт:
— Да нет, отчего же. Я благодарен тебе.
— Мы делали общее дело. Ты — наверху, я — внизу.
— Я не отказываюсь ехать к князю, — вздохнул Млад, — но я не буду столь уверен в своей правоте, как ты. Я расскажу князю все это так же, как рассказывал тебе. И передам ему твои слова об ополчении.
— Хоть так… — пожал плечами Родомил, — это лучше, чем ничего… И… пожалуйста, не откладывай. Поезжай сейчас.
Млад кивнул и с улыбкой подумал о том, что Добробой обидится из-за бани.
До Городища он добрался к полудню —
— Куда? — позевывая, спросил один из двух дружинников, стоящих на страже.
— Я… мне в Городище… — Млад спешился, но валенок застрял в стремени, и он едва не упал.
— Надо думать, в Городище! — рассмеялся стражник, — что тебе там надо?
Младу совсем не хотелось объяснять, что он едет к князю. Тогда бы его и не пропустили.
— А что, сегодня проезд запрещен? — спросил он, вырвав, наконец, валенок из стремени.
— Пока нет, но через час-другой закроем.
— Случилось что?
— В Пскове нашего посадника убили. Князь за телом поедет, и с псковским князем говорить. Выезд будет парадный, чтоб толпа глазеть не собиралась — перекроем ворота.
— Как убили? Кто убил? Псковичи? — Млад, как и все новгородцы, уважал Смеяна Тушича, и в весть о его смерти верить не хотел.
— Да не похоже. Вчера гонца от него убили, здесь, у нас, а сегодня ночью — его самого. На капище убили, во время праздника, ножом в сердце. В толпе да в темноте и не разобрался никто…
— Можно, я все-таки проеду? — спросил Млад, и стражник ему кивнул.
Да после этого ополчение повернет на Псков! Попробуй сдержать двадцатипятитысячное войско! Псков просто сравняют с землей!
Млад проскакал через посад галопом и спрыгнул с коня перед запертыми воротами княжьего двора. Сначала он растеряно смотрел на высокие дубовые створки — стучать? Привлекать к себе внимание не хотелось, а если он начнет стучать, весь княжий двор прибежит глазеть на него. Млад мялся перед воротами долго, пока, наконец, не решился взяться за кольцо калитки.
Звук, с которым тяжелое железное кольцо ударило по дубовым бревнам, был глухим и низким, и Млад засомневался: а слышно ли его изнутри. Он постучал еще раз, посильней, но в калитке вдруг раскрылось небольшое окошко.
— Чего надо? — в проеме показался один глаз дружинника.
— Мне… мне надо к князю… — Млад не ожидал, что с ним будут говорить через махонькое отверстие — от этого неловкость и растерянность только усилились, и заранее подобранные слова вылетели из головы.
— Князя нет, — сухо бросил дружинник и захлопнул окошко.
Младу показалось, что створкой тот хотел ударить его по лицу. Он постоял немного, приходя в себя, а потом постучал снова: громче, решительней и дольше. И собирался стучать, пока ему не откроют.
— Ну? — окошко открылось нескоро, — чего долбишься? Много вас таких ходит, и все — к князю.
— Я волхв, меня зовут Млад Ветров, я сын Мстислава-Вспомощника, и меня прислал главный дознаватель. Мне нужно говорить с князем до его отъезда.
— А грамота главного дознавателя у тебя есть? И что-то по тебе не
— Пусть князю доложат обо мне, и он решит — говорить со мной или нет.
— Если я о каждом хитром просителе начну докладывать князю, он только и будет бегать к воротам и обратно. Грамоту давай, тогда и поговорим.
Окошко опять захлопнулось. Млад скрипнул зубами, взялся за кольцо и стукнул им изо всех сил. Дружинник не успел закрыть отверстия на засов и распахнул его снова.
— Какой настырный! Может, ты и вправду от главного дознавателя? — вздохнул страж ворот снисходительно.
— Ты должен помнить меня, — примирительно ответил Млад, — я тот волхв, что не подписал грамоту о смерти Бориса. Когда было гадание сорока волхвов, помнишь?
— А… Да, было дело… Тот тоже был в лисьей шапке…
По очереди стукнули три тяжелых засова калитки, и она распахнулась, едва не свалив Млада с ног — отойти он не догадался.
— На самом деле, я тебя не обманул, — стражник поставил одну ногу на высокий порог, — князь уехал. С посадницей вместе, еще час назад. Не хотели беспорядков в Городище, да и из Новгорода того и гляди народ сбежится. Так что, опоздал ты.
— А догнать не успею? — Млад посмотрел на лед Волхова: может, они еще рядом?
— Куда там! На этой кляче? Ты б видел, какие у них кони! Лучше, чем у гонцов. На тройках уехали, уже, небось, до Шелони добрались. И не пытайся!
Млад подумал, что Родомил бы поехал вдогонку даже «на этой кляче». И, пожалуй, из списка «любых средств» это средство вполне ему подходило.
— Попробую… — пожал он плечами и сел на коня.
— Смотри сам, — ответил дружинник, закрывая калитку.
Млад не услышал, как щелкали засовы — развернул лошадь и помчался по пологому спуску к берегу Волхова. Стражник не обманул его — свежий санный след, окруженный следами копыт множества тяжелых коней, вел туда же.
Конь пал под ним на закате — околел на скаку, передние ноги подогнулись, проехали по льду с сажень, и круглый бок придавил Младу ногу всей лошадиной тяжестью. Падая, он едва не вывихнул плечо: подставил локоть, чтоб не ушибить голову об лед — боль в правой руке несколько минут не давала ему пошевелиться.
Валенок, как всегда, застрял в стремени. Млад выехал в Городище, не заглядывая домой, не взяв с собой ни денег, ни еды в дорогу, ни огнива. Он даже не оделся толком, потому что собирался добежать до Родомила и вернуться обратно. И валенки, как обычно, надел на босу ногу… Лошадь он взял в университетской конюшне. И до того как оказаться в одиночестве, без коня, в пятидесяти верстах от Новгорода, он не думал ни о еде, ни о холоде, ни о том, что никто не знает, где он и куда собирался.
Ногу он вытащил из-под лошади довольно быстро, но с валенком пришлось помучиться. Он устал и без этого: скакать верхом больше трех часов подряд с непривычки было трудно. Холод быстро прохватил его до костей — разгорячившись, Млад расстегнул полушубок и снял треух, и не сразу догадался запахнуться и одеть голову.