Вечный лес
Шрифт:
Наверное, Эвностий и сам был таким, до того как Кора ушла от него.
– А для нее он все еще бог?
– О да.
– А для тебя он кто?
– Хороший друг. Мне нравится ходить с ним на охоту. Он убивает, только когда ему нужна еда, и никогда не охотится на больших зверей, вроде оленя или медведя. Он рассказывает мне о Кносском дворце, о своем брате-царе, который сидит на троне, украшенном с двух сторон каменными грифонами.
– Эвностий, ты сегодня рассуждаешь, как старый, мудрый Хирон. Ты больше не пишешь стихи и не валяешься на лужайке среди цветов.
Но я подозревала и надеялась, что старый Эвностий, а точнее, юный Эвностий, все еще жив и лишь прячется под новым серьезным
– Мне пришлось быстро повзрослеть, – ответил он.
– Надеюсь, не настолько быстро, чтобы не позволить себе хотя бы немного развлечься. Ты еще успеешь состариться. Могу поспорить, ты даже не заглядывал к дриадам с тех пор, как…
– Да, с тех пор, как я полюбил Кору. Но не беспокойся. Я ничего не забыл. Это все равно что считать на счетах. Никогда не забываешь.
Он вытянул руку, и большая желтая бабочка с черными пятнышками на крыльях села на нее, как на цветок.
– Вот, – сказал он. – Вот солнечный лучик для тебя. Только не смахивай пыльцу с ее крыльев. – Он пошевелил рукой, и бабочка полетела ко мне.
– Отнеси ее лучше Коре.
Его зеленые глаза широко раскрылись, и в них пробежали озорные искорки.
– Ей ничего не нужно, у нее теперь все есть.
– Почему не нужно?
– Потому что у нее будет ребенок!
– Ребенок? Как здорово!
На самом деле я узнала об этом уже давно от самой Коры, но мне очень хотелось, чтобы Эвностий подумал, что он первый сообщает такую важную новость.
– Конечно, мне не следовало разглашать тайну, но у меня вырвалось.
– И очень хорошо, что вырвалось. Знаешь, я ведь неплохая повитуха. Я родила несколько детей сама, без всякой помощи. А Мирре, видит бог, я не доверила бы принимать роды даже у голубой обезьяны. Она так заговорит младенца что он не захочет появиться на этот свет.
– Эак доволен?
Эвностий не знал, что ответить.
– Вообще-то он любит детей, но об этом ребенке ничего не говорит. Он теперь часто ходит в лес один. Я как-то встретил его на краю той поляны, где была битва с ахейцами. Он просто стоял и смотрел куда-то.
– Наверное, думает о предстоящих сложностях.
– Я считал, что дриады рожают очень легко. Мама рассказывала, что я родился так быстро, что за это время олень и ручей не успел бы перейти. А на следующий день она была уже на ногах и пекла пирог с дятлами.
– Я имела в виду политические обстоятельства. Ведь у брата Эака нет ни жены, ни детей. Это значит, что ребенок Коры будет прямым наследником кносского престола.
– Придется им поискать себе другого царя, – возмутился Эвностий. – Этот ребенок останется с Корой, ты же знаешь, что она не может уйти из леса. Она умрет без своего дерева.
– Вот об этом я и говорю. Все очень сложно.
Даже если Кора и предвидела трудности, она ни разу о них не упомянула, хотя часто говорила о ребенке. Как-то ранней осенью, когда гроздья винограда уже налились соком и кентавры устанавливали на подставках ивовые чаны для приготовления вина, она сидела за прялкой, а Эвностий держал пряжу. Эак ушел к Хирону, с которым подружился в последнее время, и компанию его жене составлял лишь Эвностий. Но Кора не работала, а разговаривала. Теперь, став замужней женщиной, она не могла отказать себе в удовольствии поболтать и с Эвностием чувствовала себя гораздо свободнее, чем с Эаком. Ее интересовало все, что происходит в лесу, все, что Эвностий и я видели сами или слышали от своих друзей: королеву пчел Эмбер поймали, когда она появилась в украденных сандалиях, и Хирон сурово ее наказал; еще две молоденькие медведицы Артемиды стали жить с компанией Флебия и тайком, ночью, при лунном свете собирали в лесу дурманящие травы.
Всю свою божественность Кора оставляла
Кора и Эвностий говорили о будущем ребенке:
– Если будет девочка, я назову ее Теей, в честь моей прабабушки. А если мальчик, отец назовет его Икаром – у критян это очень распространенное имя.
Кора сделала себе прическу в критском стиле. Локоны спадали на лоб, и кончики ушей были закрыты.
– А почему бы тебе не родить близнецов? Тогда потребуются сразу оба имени.
Кора рассмеялась. С Эвностием она часто смеялась.
– Нет, уж лучше по очереди. Ты можешь представить нас вчетвером в этой маленькой комнатке? Нам и вдвоем-то не всегда хватает места.
– Выдай мать замуж за одного из ее поклонников, и у вас появится дополнительная комната. Кстати, мне больше нравится, когда у тебя открыты уши.
– Эак говорит, что я выгляжу более загадочной, когда прячу их. Как будто там скрыта тайна, которую тянет постичь. Что касается замужества мамы, боюсь, надежды нет никакой, разве что я найду где-нибудь абсолютно глухого кентавра.
– Если родишь двоих, – продолжал Эвностий, помня, что у дриад часто бывают близнецы, – одного из них ты можешь отдать мне.
– Холостяк с ребенком? Эвностий, ты же не сможешь даже накормить его.
– Вначале он будет с тобой, а когда ты отнимешь его от груди, я его заберу. Он будет есть, ну, то же самое, что и я. Жареных воробьев. Яйца дятлов. Тушеную куницу.
– У него сразу же заболит живот, и он будет кричать все ночи напролет.
– Тогда скажи мне, чем его кормить. Я все запишу на пальмовом листе.
– Эвностий, я верю, что ты говоришь абсолютно серьезно.
– Да, – сказал он, смущаясь.
– А хочешь стать крестным – зевсовым отцом ребенка? Поможешь мне присматривать за ним, когда, – тут ее голос дрогнул, – когда Эак будет уходить по своим делам.
После этого разговора Эвностий всем говорил, что он зевсов отец будущего ребенка. Он пристроил к своему дому еще одну комнату («для моего крестника») и стал вместо мебели делать в своей мастерской игрушки. Эак показал ему, как из ивовых прутьев можно смастерить планер, а Бион принес глину, чтобы лепить животных – медведя, волка и козерога. Воспользовавшись ткацким станком Коры, он сшил маленький остроконечный колпачок, украшенный пером дятла. Этот колпачок, по его словам, мог подойти и для девочки, и для мальчика. Конечно, ему хотелось мальчика, девочки слишком нежные, но он старался быть готовым и к такому варианту. Эак же, наоборот, очень спокойно относился к своему будущему отцовству. Все знали, что он любит детей, телят, жеребят – всех маленьких и беспомощных детенышей. В этом отношении они с Эвностием были похожи. И никто не сомневался в том, что он будет любить своего собственного ребенка – даже я, хотя я никогда не испытывала к нему особой симпатии. Но сейчас в нем больше чувствовалась тревога, чем ожидание. Я не была уверена, действительно ли он хочет, чтобы его прекрасная дева, его богиня стала матерью. Так же, как и Кора, он любил образ, но образ менялся, приобретая материнские черты, и уже не вся любовь принадлежала лишь ему одному. Когда мужчина знает, что в любую минуту может уйти и вернуться в свою страну, то нередко предпочитает остаться. Но когда он связан детьми и женой, он становится раздражительным и начинает тосковать по дому. Критский принц, выросший во дворце, не был создан для жизни в лесу, в окружении зеленоволосого семейства.