Вечный лес
Шрифт:
– Понимаешь, он опять стал интересоваться женщинами, и это очень хорошо, а твой визит может вновь вернуть его в прежнее состояние. Знаешь, не зря говорят: «Минотавр, не интересующийся женщинами, – больной минотавр».
– Рада это слышать, – сказала она решительно, хотя при этом лицо ее приобрело отнюдь не радостное, а скорее тоскливое выражение, – он пользуется успехом?
– Ошеломляющим. И раньше он был сильным и страстным, но неопытным, теперь же, как рассказывают мои подруги, он превратился в идеального любовника. К силе добавилась нежность. Он научился обращаться с женщинами с той обходительностью и лаской, которая заставляет нас почувствовать себя не только желанными, но и любимыми, пусть только на один вечер. Говорят, он
– А у тебя, Зоэ?
Я взглянула на нее так, что даже у королевы пчел опустились бы крылья:
– Ты ведь знаешь, он всегда считал меня своей тетушкой.
– Извини, – сказала она быстро, – просто ты такая добрая и щедрая. Все же, я уверена, от моего посещения ничего не изменится. Я хочу, чтобы он повидался с Икаром. В конце концов, он его зевсов папа. А если говорить честно, чтобы Икар с ним повидался. Удивительно, как такой маленький ребенок может скучать без кого-то.
Вовсе неудивительно, если этот кто-то – Эвностий. Кстати, я заметила, что за последние два месяца Икар слегка осунулся. И почти не гугукает. Он стал совсем, – я чуть было не сказала «как Тея», – стал какой-то подавленный. Хорошо, ради тебя я посижу с Теей, но, вижу, ей уже что-то не нравится, как бывает всегда, когда она сюда приходит.
– Расскажи ей о медведицах Артемиды. Только о хороших, а не о тех, из компании Флебия. Я скоро вернусь.
– Если уж ты идешь, то побудь там подольше. Иначе Эвностий расстроится. – Но ее уже не было.
Кора миновала ворота, по обычаю не запертые, и остановилась перед куском плотной ткани, закрывавшей вход в дом. Слишком уж ей хотелось увидеть Эвностия. Может, если она тихонько повернется и на цыпочках выйдет из ворот… Но Икар издал радостный вопль, и ничего не оставалось, как войти в комнату. Эвностий стоял на коленях у фонтана и кормил черепаху, ту, которую он приобрел вместо подаренной Коре и Эаку на свадьбу. Увидев Кору, он вскочил и бросился встречать ее. Тарелка с печеными мухами упала в воду (он ловил их на кусок пергамента, смазанный медом). Эвностий смотрел на Кору и Икара с таким изумлением, будто, побывав пред очами Праведного Судии в Подземном царстве, они вновь вернулись в страну живых.
– Мне тяжело было нести двоих детей, – объяснила Кора, – поэтому Тея у Зоэ.
Эвностий вытащил Икара из колчана и так крепко обнял, что она подумала: «Он переломает ему все ребра». Но Икар в ответ изо всех сил обхватил Эвностия за шею и уже больше не сходил с его рук. На какой-то момент Кора даже позавидовала своему ребенку. Между ними существовало такое взаимопонимание и они так искренне любили друг друга!
Ее больно уколола мысль, которую она тут же поспешила отогнать: «Если бы не моя мечта, если бы…» А теперь нельзя даже обнять Эвностия. Ее жест может быть неправильно истолкован и всколыхнет то, что он так старательно пытался забыть.
– Два месяца прошло. – Она не упрекала, ведь во всем был виноват Эак. Она сожалела.
– Два месяца и два дня.
– Эвностий, давай посидим в саду. Поправился твой шиповник после подкормки удобрениями?
– Это теперь самый пышный куст.
Эвностий легонько пошлепывал Икара, которого держал на руках, и играя, лохматил ему волосы. При этом он смотрел на Кору с таким пылом, что принять все это за братскую любовь было совершенно невозможно.
Вокруг стульев с сиденьями из мха рос водосбор, а вьюнки так обвили их ножки, что можно было подумать, будто стулья тоже выросли в этом добром, уютном саду. Кора и Эвностий сидели рядом. Было теплое, солнечное утро. Но долгая разлука не давала им начать разговор, казалось, их разделяет закрытая калитка. Даже Икар ощутил повисшую в воздухе напряженность и тяжело вздохнул.
– Теперь, когда я не прихожу к вам, дома стало спокойно? Я имею в виду…
– Успокоился ли Эак? Не знаю, Эвностий, не думаю.
– Ну, довольствуюсь тем, что есть, – сказал он, смущенно ковыряя землю копытом.
– Ты приводишь их сюда?
– Нет, – ответил он без малейших колебаний. – Я построил этот дом для тебя.
Затем, подумав немного, спросил:
– Ты все еще любишь его?
– Да, и хочу быть с ним всегда, даже когда он молчит, хотя и не понимаю, что означает его молчание.
Это действительно было так, но была и другая правда. Она не собиралась говорить об этом вслух, но, продержав это в тайне столько лет, вдруг не выдержала:
– Я и тебя люблю, и дети тоже!
– Разве что Икар.
– И Тея, просто ей не позволяют этого делать.
Она взяла его за руку. Большая, грубая рука, но какие тонкие пальцы! Неудивительно, что из дерева он мог сделать поэму, а стул или детскую игрушку превратить в элегию. «Я поступаю как сестра», – пыталась успокоить себя Кора. Она ведь не обняла его, этого столяра с сердцем поэта. Она его никогда не обнимала, даже когда он спас ее от Шафран. Но сейчас всего лишь одно нежное рукопожатие заставило ее почувствовать, что перед ней уже не мальчик, а мужчина. И на какое-то мгновение, а может, не только на мгновение, она позавидовала этим легкомысленным дриадам, которым доставались его отнюдь не братские поцелуи. Прекрасно любить мечту, это все равно что пить из большого кувшина старое выдержанное вино и чувствовать, что вот-вот начнешь с легкостью перепрыгивать с одной верхушки дерева на другую. Но радостное оживление и легкость быстро исчезают, так же быстро, как испаряется с кленового листа капелька росы. Любить же минотавра – все равно что съесть ломоть пшеничного хлеба, щедро намазанного медом. Нет счастливого волнения, но есть ощущение сладости и долгой сытости.
– Икар совсем не вырос, – сказал Эвностий. – А за два месяца он должен был подрасти.
– Он плохо ест. Скучает без тебя. Нам пора, Эвностий.
Мысленно она уже изменила Эаку, нельзя было допустить худшей измены.
– Нет, подожди. Я должен найти Икару какой-нибудь подарок.
Он прижал ребенка к себе, будто пытался защитить его от порывов зимнего ветра или стаи волков.
– Он уже получил подарок. Повидался с тобой. А теперь хочет тебе что-то подарить сам.
Икар обеими руками ухватился за рога Эвностия и чмокнул его в щеку.
– Когда мы снова увидимся? – Вопрос был обращен и к Коре, и к Икару одновременно.
– Не знаю.
– А когда мне можно будет прийти к вам? Эак ведь не говорил «никогда».
– Этого я тоже не знаю, Эвностий.
Он сбегал в мастерскую и принес оттуда детскую шапочку, украшенную перышком. Он сделал ее для Теи, но ей она оказалась велика. Икару же она подходила – у него были такие густые волосы, что голова казалась раза в два больше, чем была на самом деле.
Эвностий махал им рукой, стоя в воротах. Икар в ответ помахал ему шапочкой и заплакал. Мать поспешила унести его в лес. Хорошо, что она знала все тропинки, и ей не нужно было смотреть по сторонам. Весь обратный путь она не отрывала глаз от земли.
Эак вернулся домой первым. Когда они пришли, он вешал на стену лук.
– Я убил медведя, – сказал он. – Если ты засолишь мясо, то у нас всю зиму будет жаркое.
– В Стране Зверей не едят медвежатину.
– Не смотри на других. Поступай, как тебе удобнее. Где вы были?
– У Зоэ.
– Я вижу, у Икара новая шапочка.
– Ее сшил Эвностий и оставил у Зоэ.
Поверил ли он? А если не поверил, то что почувствовал досаду, злость, ярость? За все эти годы ей так и не удалось понять, что прячется за его бесстрастной улыбкой. Она знала, что по-своему он все еще дорожит ею. Но это была уже не любовь, а нежная и чуть снисходительная привязанность, более долговечная, чем быстро умирающая мечта.