Вечный порт с именем Юность. Трилогия
Шрифт:
На крыльце их встретила полная маленькая женщина с редкими черными волосами, зачесанными на прямой рядок. Лицо белое, слегка тяжеловатое, на нем резко выделялись глаза, похожие на крупные сливы, и в них темный омут затаенной печали. Серый жакет сильно растянулся на высокой груди.
– Здравствуйте! Прошу в дом!
– Обед готов, мать?
– Все на столе. Миша… Познакомил бы с гостем.
– Ха! Не узнала Борьку. Да ты ж под его гитарку каблук сломала, помнишь, мы рыть картоху к вам в село приезжали?
– Здоровы ли, Борис…
– …Николаевич. Рад вас видеть, Марфа Петровна!
– Я тоже! – она
Вскоре все сидели в гостиной за столом, на котором не было только птичьего молока. Романовский ждал расспросов, но, видно, в этом доме было заведено обедать молча – Кроткий резко одернул жену, попытавшуюся завести разговор. После этого она как-то сникла и вяло ковыряла вилкой остывающую котлету. Когда Романовский допил грушевый компот, Кроткий встал.
– Извини, мать, Борис устал, и нам нужно с ним поговорить. – Он показал Романовскому на дверь другой комнаты.
Если в гостиной стояла тяжелая полированная мебель, стены были залеплены вышивками, а большая горка забита фарфоровой и хрустальной посудой, то другая комната отличалась спартанской простотой.
– Мой кабинет. Теперь, считай, твоя пещера, Борис.
Некрашеные полки с книгами, грубо сработанные стол и табуретка, жесткий диван, покрытая байковым одеялом и аккуратно заправленная солдатская кровать. На стеке – политическая карта Советского Союза, а над ней – большая фотография в рамке, обмотанной черным крепом. Романовский шагнул к снимку. Катя!.. Она стояла на крыле истребителя в парашюте и смотрела на Романовского, приветствуя поднятой рукой. На борту истребителя чернели пять звезд. Четыре самолета она сбила потом. А первый…
Тогда выдалась непогодь – день передышки. Гонимые порывистым ветром облака цеплялись за верхушки деревьев, оставляя туманные клочья в лесу. Мороз превращал их в сероватую дымку. Борис и Катя медленно шли к самолетному кладбищу. Борис украдкой поглядывал на девушку.
На опушке леса лежали разбитые и полусгоревшие американские самолеты «тамагаук», валялось несколько ржавых моторов «аллисон». Между толстыми дубками застрял каркас английского истребителя «харрикейн». Не верилось, что эти изогнутые, рваные полосы железа и дюраля были когда-то красивыми и злобными машинами, что ржавые трубы, торчащие из обугленных крыльев, были грозными пулеметами.
На пути к лесу Катя чересчур внимательно рассматривала аварийные самолеты, хотя знала печальную историю каждой машины, и это подчеркнутое внимание настораживало Бориса. Он чувствовал – предстоял неприятный разговор.
Лес встретил их снежной осыпью с веток. Снег, синеватый и твердый, как морская соль, похрустывал под ногами. Катя села на поваленный ствол дерева. Рядом опустился Борис.
– Как я летаю? – спросила негромко девушка.
– Для истребителя у тебя неплохие данные.
– Как стреляю?
– В ворону попадешь.
– Я без шуточек спрашиваю! – оборвала Катя.
– Нормально.
– Тогда я не буду больше летать твоей ведомой, Романовский!
– Категорично.
– Много заботы проявляешь! Пора говорить откровенно. Кто я тебе? Жена, сестра, дочь? Любовница? Личный повар?.. Ну, кто?
Борис мял пальцами желтый дубовый лист. К сожалению, именно этого разговора он ждал. Надо отвечать. А что? Не говорить же про строгий
– Ты нянчишь меня в бою! Что я, младенец? – доносился неприязненный голос. – Чем хуже других? Мало опыта? Нет совсем? Придет! Подумаешь, асы! Сам-то на фронте без году неделя, а уже сбил двух. Не буду я с тобой летать! Точка!
Лист между пальцами Бориса стерся в порошок.
– Ты видела, с кем имеем дело? Война идет к закату, а они зубами держатся за каждую пядь неба. Драться с этой нелюдью надо умеючи.
– Не пугай!
– Остынь, Катюша!
– Я тебе не Катюша! У меня есть звание и фамилия, товарищ Романовский!
Борис встал, засунул руки в карманы, вздохнул, пытаясь унять раздражение.
– Ладно! Если моя забота обижает вас, сержант Романова, я буду говорить как командир. Вы еще девчонка! Строптивая, честолюбивая, избалованная и невыдержанная. Рветесь открыть боевой счет, а сами не прошли как следует курс молодого бойца.
Катя резко повернулась к нему и тоже встала, но глядела в сторону.
– Да, не прошли! У вас нет страха – значит, вы не научились его преодолевать. На такого бойца можно полагаться только до случая. Не перечьте!.. Я мог бы привести массу примеров становления воли, я сам не раз был в шкуре труса и знаю, как человек может потерять себя. Вы неуверенно ходите в строю. Вы не чувствуете машину, с ошибками определяете дистанцию. Впредь прошу без истерик! – Раздражение его проходило. – Завтра вылетаем на свободную охоту!
– Не разрешат, Боря.
– Сержант Романова!
– Извините, товарищ лейтенант.
– О полете побеспокоюсь я!.. Как только увижу, что вы овладели техникой боя, – отступлюсь. Тогда самостоятельно защищайте свой павлиний хвост. А пока терпите, сержант.
Взгляд Кати, до этого упрямый и злой, потеплел. Разгладились складочки меж бровей. Она шагнула к Борису и застегнула ему пуговицу на воротнике гимнастерки.
– Нарушаете форму, товарищ командир.
Борис взял ее за руку. Она протянула другую. Так они стояли несколько мгновений, не глядя друг на друга. Борис пальцем чувствовал, как часто бьется нежная жилка на ее запястье, ему хотелось наклониться и прижаться губами к теплой пульсирующей жилке. Не было сил противостоять желанию. И она, наверное, увидела это по его лицу.
– Майор отпустил меня сегодня к Михаилу в госпиталь, – поспешно сказала она, освобождая руки. – Знал бы ты, как я хочу на свободную охоту!
– Передай Кроткому от меня привет, – грустно сказал Борис.
Катя приложила пальцы к ушанке, раскинув руки, покрутилась на месте и побежала– …
На другой день они перехватили двухмоторный бомбардировщик.
– Атакуй! – приказал Борис.
Катя бросила истребитель в пикирование и из крыльевых пулеметов выпустила две длинные очереди. Обе прошли выше цели. Экипаж бомбардировщика, напуганный внезапным нападением, стал маневрировать. Бортовые стрелки открыли огонь. Борис сразу же отогнал «ведомую» назад.