Вечный порт с именем Юность. Трилогия
Шрифт:
– Топаем впритирку к земле. Сильный мордотык, и качает приятно, як в люльке! – ответил Богунец.
Земля тяжело вздохнула:
– Поздравляю… Ничего, други, держите крепче штурвал за рога!
Через час полета у Комарова заныл коренной зуб. В последнее время боль мучила его почти в каждом тяжелом полете. «Нервы ни к черту стали!» Он старался отвлечься работой, но боль не проходила и уже тупо билась в виске около правого глаза.
– Не сходитесь близко! – передал он ведомым, чувствуя, как от усталости притупляется чувство реального, опасно
Комаров расстегнул воротник, и в кабине запахло потом и еще чем-то необъяснимым, вроде бы запахом перекаленного железа. Краем глаза увидел знакомое: на запястьях второго пилота поднялись белесые волоски. Они будут стоять жесткой щетиной, пока не ослабнет напряжение кожи, пока сильно утомленный, но упрямый пилот не отпустит штурвал.
– Давай я поведу, – сказал Комаров, хлопнув молодого летчика по плечу.
Тот посмотрел на комэска с благодарностью, но отказался.
– Отдохни! – уже приказал Комаров…
Наконец вертолеты пробились в «воронку хорошей погоды». Здесь ветер почти вдвое умерил свою ярость.
– Пройдите мимо, я на вас полюбуюсь!
Три вертолета, колыхаясь, медленно проплыли рядом с машиной Комарова, и он их внимательно осмотрел. У Богунца, наверное от соприкосновения с землей на большой скорости, вышибло из обода покрышку левого колеса. «Растяпа!»
– Как чувствуете себя, Богунец?
– Нормально.
– Корабль все видите?
– Вижу! – как эхо прокатилось трижды.
Волны швыряли буксир, брызги их доходили до клотика, гнали судно с плотом на камни Кильдинского зуба. Не больше мили осталось до берега.
Комаров понимал, что успех «Спасательной» операции мало зависит от его команд и личных действий. Вроде бы все обговорено на земле, но если кто-нибудь расслабится на миг, проморгает порыв ветра, вертолет ударит о судно. Упадет он в море, не выплывет, не выловишь. А их четверо в каждой машине. Можно только заменить, завершить дело, возвратиться домой и собирать узелок с бельишком и хлебом да уповать на негрозный суд.
«Высоки мачты и бортовые краны… отставить, ребята!» – думал Комаров и, помяв пальцами влажную бороду, сказал:
– Доложить готовность!
Связав взглядом судно с торчащей из моря скалой острова Кильдин, определил – даже с плотом, который держит «Крепкий», как плавучий якорь, буксир покрывает десять миль в час, а до камней меньше мили.
– «Капитан», начинай… Если какой рыжий промахнется – уши надеру!
Вертолет Батурина пошел вниз. При довороте матово блеснуло стекло иллюминатора. Он уже около самой высокой мачты – море размахивает ею, как огромной дубиной. Качка судна бортовая и килевая, и верхушка мачты описывает неровный эллипс. На несколько секунд вертолет замирает – пилот разглядывает границы опасной зоны.
Но вот он поворачивает машину хвостом к судну и пятится к палубе.
«Отшибёт ему хвостовую балку! – волнуется Комаров, хотя понимает, что висеть можно только носом против ветра, поэтому Батурин и подбирается к корме судна задом да еще снизился до середины
Раскаленные моторные патрубки вертолета окатила волна, и они взорвались клубами пара.
Из двери вертолета вниз поползла плетеная люлька с врачом. Трос вытравлен пока метра на три, а ветер уже подхватил и начал мотать скукожившегося в люльке человека. Если маятник коснется борта судна – врача разобьет.
Батурин изловчился и опустил машину в тот миг, когда люлька пролетала над центром кормы. На корму, связанные друг с другом, как альпинисты, выскочили несколько матросов и, поймав люльку, вытряхнули из нее врача головой вниз. Вертолет, накренившись, ушел в сторону. Бортмеханики Богунца и Руссова выбросили за борт концы толстых капроновых веревок. Батурин встал в одну линию с ними и тоже выбросил канат. На обрезе канатов полотняные красные конуса и свинцовые гири. Ветер мгновенно надул конуса и вытравил с барабанов лебедок канаты на всю длину. Теперь от каждого вертолета в сторону корабля тянулось тонкое большое щупальце с красной присоской.
Машина Батурина пошла к пляшущему на волнах судну левым бортом, щупальце коснулось палубы «Крепкого», его схватили матросы и закрепили на носу. Вертолет через мачты отнесло в подветренную сторону, и он повис высоко за кормой, как воздушный буек.
К судну, дергаясь, подходил вертолет Богунца. Метр – заминка, метр – заминка. И вдруг будто кто-то невидимый надавил на корабль, вертолет и море сверху. Вода прогнулась, вздыбясь с одного края могучим пенным валом. Накренившийся корабль понес стрелу носового крана навстречу скакнувшему вниз вертолету… Комаров закрыл глаза…. Распахнув облитые потом веки, увидел, как матросы подхватили конец нейлонового каната, а в фюзеляже вертолета зияет рваная дыра.
– Как дела, Художник? – хрипло выдавил он.
– Нормально, сквознячком только потягивает, – деланно спокойно ответил Богунец.
Руссов сработал с канатом четко, зависнув перед носом судна.
– Молодец, Кроха, – похвалил его Комаров. – Теперь, братцы, выстраивайтесь перед кораблем. Вторым пилотам руки на штурвал! Внимание… Медленно, медленно выбрать слабину… Хорошо, ребята!
Канаты натянулись. Вертолеты разошлись в стороны и зависли веером перед кораблем. С кормы в море упал стальной трос, соединяющий «Крепкий» с плотом. Теперь судну не нужен был плавучий якорь, уменьшавший скорость дрейфа. Теперь он мешал.
– Помалу вперед!
Вертолеты, опустив носы, тянули корабль в сторону от острова Кильдин. Их доставали брызги от волн, лоснили борта. Парили раскаленные патрубки.
Брошенный плот дыбился, перебрасывая через себя водяные бугры, нырял в них. Комаров, снизившись, с сожалением рассматривал брошенный плот. Через несколько минут он войдет в белую зону бурунов, и подводные камни взрежут его понтоны.
Мощные вертолеты цугом тащили «Крепкий». На клотиках вертелись желтые моргалки: «Осторожно, не имею собственного хода».