Вечный шах
Шрифт:
московских телефонах, ты сейчас где-то у Арбата, да?
– Отгадал. В переулочках мой тайный офис.
– Так вот, ноги в руки - и ко мне. Как раз через полчаса ты за
столом, на котором ждет не дождется тебя твой любимый грузин "Греми".
– Не выйдет, Витя, - с сожалением ответил Леша. - У меня здесь
срочная встреча через полтора часа.
– Но пойми ты, Леха! Мне необходимо поговорить с тобой сегодня,
сейчас!
предложил:
– Тогда вот что. Не я, а ты - руки в ноги - и ко мне. Часа для
излияний тебе хватит?
– Хватит. Адрес диктуй.
– Виктор был лихорадочно деловит. Алексей
продиктовал адрес, подробно объяснил, как добраться и добавил милостиво:
– Можешь грузина с собой прихватить. Только одного.
На "букашке" Виктор доехал до Неопалимовского, перешел Садовое, и
мимо валютного заведения "У бельгийца" проследовал в арбатские переулки.
Зря объяснял ему Алексей про эти места, эти места он знал досконально.
Повернул налево, повернул направо, прошел еще метров сто и остановился,
твердо понимая, что он у цели.
Все раздираемо противоречиями и конфликтами ныне в Москве: общество,
люди, кварталы, дома. Дом, в котором располагался тайный офис Алексея, не
был исключением. Одни люди интенсивно осуществляли в нем капитальный
ремонт, другие решительно продолжали в нем жить.
Перешагивая через толстые, в жирной резине, кабели, которые
извивались на полу, как змеи, и висели на перилах, как лианы, Виктор,
преодолев сей тропический лес, поднялся на четвертый этаж (лифт,
естественно, не работал) и позвонил у обитой рваным дерматином двери в
квартиру номер тридцать два.
Ни ответа, ни привета. Виктор позвонил еще раз. С тем же результатом.
Тогда он злобно ударил в дверь кулаком. И дверь мягко отворилась.
В глубине коридора из-под двери последней комнаты пробивался свет.
Виктор пошел на этот свет. За бронзовую ручку в виде непонятного
модернистского лепестка открыл и эту дверь. В комнате на мягком
раскидистом финском диване под зажженным торшером лежал Алексей с
закрытыми глазами.
– Леша, - позвал Виктор и тут же увидел темно-красное пятно на
лешиной светло-серой рубашке, на левой стороне груди. Не зная, что делать,
Виктор еще раз позвал:
– Леша.
Леша не откликался, потому что не мог откликнуться. Он был мертв.
Срочно звонить в милицию
которого он застрелил на сретенском пустыре? Не рассказать, так они все
равно расколят его до жопы. В нынешнем-то его состоянии.
Он скатился по лестнице, чуть не упал, споткнувшись о кабель в
подъезде, и выбежал на волю. У входа встретилась старушка. Он сказал ей:
– Простите.
И побежал, побежал дальше. Подальше. Мелькали Могильцевские,
Староконюшенный, Сивцев Вражек. Задыхаясь, ворвался на Гоголевский
бульвар. По бульвару ходили люди, разговаривали, смеялись, суки. Он
посидел малость на краю длинной скамейки, чтобы отдышаться. Отдышался, и
по крутой лесенке взобрался к троллейбусной остановке у Дома художников.
Подкатил тридцать первый, и он влез в него.
Почему-то боясь коснуться кого-либо из пассажиров, Виктор забрался в
угол задней площадки, где и простоял до Трубной, стараясь не смотреть на
по-вечернему беззаботных попутчиков, которых сейчас ненавидел.
Идти было некуда. И поэтому, перейдя Трубную площадь, зашел в
последний в центре Москвы не кооперативный сортир. Как-то зимой Виктор
разговорился со здешней смотрительницей, и она рассказала ему об интригах
кооперативов, которые хотели устроить внутри роскошный кабинет с душевыми
кабинами для кавказцев с центрального рынка, а на крыше летнее кафе с
напитками. И как она, сторонница государственной собственности, сборола
этих нахалов. Господи, какие были времена!
Виктор помочился, и по горбу Рождественского добрался до своей
пиццерии. По вечернему делу - очередь из молодых людей обоего пола. Он
прошел к началу очереди, и через головы первых кандидатов на пуск в землю
обетованную протянул руку к звонку.
– Сколько раз говорить - свободных мест нет! - гавкнул на очередь
явившийся на звонок швейцар, но, увидев Виктора, на мгновенье расширил
щель, из которой гавкнул, и Виктор нырнул внутрь. Очередь загудела, но
было поздно: швейцар уже лязгнул массивной металлической задвижкой.
– Из моей мне будешь наливать, - сказал Виктор Тамаре, и, вытащив из
заднего кармана брюк бутылку "Греми", протянул через стойку.
Он сидел на своем привычном месте, спиной к стене, и пил коньяк,
поглядывая то на публику в зале, то на экран телевизора, стоявшего на