Вечный сон (Глубокий сон)
Шрифт:
— Вы не могли бы убрать этот свет?
Она встала, зашла за диван, и бивший в глаза свет погас. Блаженство.
— Не такой уж вы опасный, — сказала блондинка, возвращаясь к своему стулу. Она была не высокая и не маленькая, не худая и не толстая, словом, то, что надо.
— Я вижу, вы знаете мое имя.
— Вы долго не подавали никаких признаков жизни и дали им возможность вволю порыться в ваших карманах. При желании вас можно было бы забальзамировать. Итак, вы сыщик.
— Это все, чем я провинился?
Она не ответила.
— Который час? — спросил я.
Слегка повернув голову, она поглядела на запястье, освещенное тусклым желтым светом лампы.
— Семнадцать минут одиннадцатого. У вас что, свидание?
— Как видите. Скажите, я нахожусь в доме возле гаража Арта Хака?
— Да.
— А чем занимаются мальчики? Могилу копают?
— Куда-то уехали.
— Не хотите же вы сказать, что они оставили вас без присмотра?
Ее голова опять медленно повернулась, а на губах заиграла улыбка.
— Говорю же, вы не опасны.
— А я думал, они вас стерегут.
Мои слова не только ее не смутили, но даже позабавили.
— Почему вы решили?
— Я знаю, кто вы.
Ее ярко-синие глаза сверкнули так, как не сверкает клинок на солнце. Уголки рта опустились, но голос не изменился.
— В таком случае, боюсь, вам придется худо. Ненавижу, когда убивают.
— И это говорите вы, жена Эдди Марса? Стыдитесь.
Это ей не понравилось. Она бросила на меня недовольный взгляд. Я улыбнулся:
— Раз вы не можете расстегнуть элегантные браслеты у меня на запястьях — а лучше и не пытаться, — дайте мне хотя бы сделать глоток из вашего стакана. Вы же все равно не пьете.
Блондинка встала и поднесла мне стакан. С треском лопались, словно благие порывы, пузырьки. Нагнулась. Дыхание нежное, как глаза олененка. Я сделал глоток, и она, выпрямившись, оторвала стакан от моих губ, наблюдая, как у меня по подбородку потекла тонкая струйка.
А потом снова нагнулась. Кровь опять побежала по моим жилам, как бегает по дому, внимательно осматривая его, новый жилец.
— На лице у вас живого места нет, — сказала она.
— Довольствуйтесь тем, что есть. Скоро ведь и этого не будет.
Вдруг блондинка повела головой и прислушалась. На мгновение лицо ее побледнело. Но это дождь барабанил по стенам. Она опять пересекла комнату и, остановившись возле дивана, боком ко мне, тихо сказала, глядя в пол:
— Зачем вы сюда приехали? Вам что, больше всех надо? Эдди ведь не причинил вам никакого вреда. Вы же сами прекрасно знаете, что, если бы я здесь не пряталась, полиция бы решила, что Рыжего Ригана убил Эдди.
— Тем более что так оно и было, — сказал я.
Она даже не шелохнулась. Дышит часто, хрипло. Я осмотрел глазами комнату. Две двери, обе на одной стене, одна из них приоткрыта. На полу ковер в красно-бурых квадратах, на окнах синие занавески, на обоях ярко-зеленые
— Эдди тут ни при чем, — тихо сказала она. — Я не видела Рыжего уже несколько месяцев. Эдди не такой человек.
— Но вы же ушли от мужа. Жили отдельно. Вашим соседям показывали фотографию Ригана, и они его опознали.
— Это ложь, — холодно сказала она.
Я попробовал вспомнить, откуда я это знаю. От капитана Грегори? Не вспомнил. Голова работала плохо.
— И потом, это не ваше дело, — добавила она.
— Нет, мое. Вся история, от начала до конца, — мое дело. Я его расследую.
— Эдди не такой человек.
— Вы просто питаете слабость к содержателям игорных притонов.
— Что значит «питаю слабость»? Раз есть азартные игроки, значит, должны быть и игорные притоны.
— Не обманывайте себя. Нельзя один раз нарушить закон, а потом жить честно — так не бывает. Вы считаете, что Эдди — всего-навсего содержатель игорного клуба, а я думаю, что он вдобавок сутенер, шантажист, перекупщик краденого, головорез и взяточник, на которого работают профессиональные убийцы и подкупленные полицейские. Такие, как Эдди, не гнушаются ничем, ради наживы они способны на все. И не рассказывайте мне про благородных рэкетиров — я в эти сказки не верю.
— Он не убийца. — Блондинка нахмурилась.
— Верно, сам он не убивает, для этого у него есть Канино. Не далее как сегодня вечером Канино убил совершенно безобидного человека, который пытался кого-то выручить из беды. Я при этом убийстве присутствовал.
Она устало засмеялась.
— Ладно, — прорычал я. — Не хотите, не верьте. Если Эдди такой благородный, то я хотел бы поговорить с ним с глазу на глаз, без Канино. А то ведь, сами знаете, одно неосторожное слово с моей стороны — и Забияка выбьет мне все зубы, да еще, чего доброго, в пах ногой заедет.
Она откинула назад голову и застыла, задумавшись, вероятно, о чем-то своем.
— А я думал, блондинки нынче не в моде, — заметил я, просто так, чтобы что-то сказать. Все время вслушиваться в тишину было непереносимо.
— Что вы, это у меня парик. Я его ношу, пока свои волосы не отрастут. — Блондинка подняла руку и сняла парик. Пострижена она была совсем коротко, под мальчика. Продемонстрировав мне свою прическу, она надела парик снова.
— Кто это вас так?
Она удивилась:
— Как кто? Сама. Пошла в парикмахерскую и постриглась. А почему вы спрашиваете?
— Не догадываетесь?
— Да, я постриглась, чтобы Эдди знал, что я готова скрываться. Что меня не нужно сторожить. Я бы никогда его не подвела. Я люблю его.
— Господи! — простонал я. — Любите одного, а уединяетесь с другим.
Она подняла руку и, растопырив ладонь, уставилась на нее. А потом быстро вышла из комнаты и вскоре вернулась с кухонным ножом. Нагнулась над диваном и стала разрезать веревки.