Вечный запах флоксов (сборник)
Шрифт:
К деду пришла супружница – так он называл свою жену. Женщина пожилая, приветливая. Гладила его по голове, а он ее держал за ручку…
Видно было – прожили они хорошо, и женой он своей гордится. Называет по отчеству – Зоя Платоновна.
А позже прискакала и внучка – хорошая девка, веселая. Пирожков принесла и мороженого. На всех.
Любочкину хотелось особенно пирожков, но он отказался. Сказал, что сыт. Неловко было. Отчего-то неловко. Вроде как его жалеют. Никто к нему не приходит.
Вечером зашла дежурная врачиха –
– А вас, Любочкин, здоровье ваше не интересует?
Он невежливо молчал.
– Диагноз, анализы? Кардиограмма?
Любочкин мотнул головой.
– Какая разница? Семи смертям не бывать, а одной не миновать…
– Неправильное отношение к жизни! – возмутилась врачиха. – Как это – какая разница? Вы ведь еще совсем молодой мужчина!
– Молодой, – хмыкнул Любочкин, – просто малец… Пожил, и хватит. Что нам жизнь – копейка!
Врачиха осуждающе покачала головой.
– Надо вам психолога. Для поддержания духа. Пришлю. В понедельник, – строго пообещала она.
– Себе присылай, – тихо буркнул ей в след Любочкин, – для поддержания.
Ночью снова не спал. Ворочался, метался, как температурный. Потрогал лоб – холодный. Встал, пошел в коридор. Дошел до буфетной – заперто. Постоял у окна. Темно и тихо. Больница спит – словно замерло все до рассвета, как в песне поется. Все спят. У кого совесть чиста. А некоторым не спится. Выходит, что заслужили.
Утром пошел в душевую, а сестра на посту как гаркнет, да на весь коридор:
– Больной! Вы почему в трусах? И не стыдно? Положено в тренировочных! Или в пижаме! Здесь, между прочим, женщины. Вам что, из дома принести не могут?
– Это ты – женщина? – схамил Любочкин. – Сомневаюсь я как-то.
А нечего на все отделение орать и человека позорить! Нет у него ни треников, ни пижамы. И даже сменных трусов, пардон, нет. Как взяли на улице, верхнее все отобрали, и лежит в том, что есть. А она – орать.
Не могут ему принести из дома. Не могут. Потому что дома у него нет. И еще нет того, кому может он позвонить. Вот тебе жизненный итог, Любочкин! Как прожил, то и имеешь. А стыдно ведь перед людьми… Кому сказать…
Вышел из душа, посидел на кровати – и решился. Храбрости – хоть отбавляй. Телефон в коридоре бесплатный. Народу никого – как специально.
Снял трубку, подумал и набрал по памяти – память у него всегда была отменная.
Трубку взяла бывшая – Светка.
– Кто? Любочкин? С какого ты света явился? В больнице? А мне-то какое дело? Пижама? Мочалка? Мыло? Да пошел ты, Любочкин, в лес погулять! Это с какой я-то стати? А где ты был все эти годы? Дочь твоя замужем, внуку два года. Ты хоть одним ухом про это слыхал? Рад? Ну и радуйся. И еще – лечи свою голову, ну, раз уж в больнице!
Отбой. Любочкин разозлился и снова набрал Светкин номер.
– Дочь позови! – жестко сказал он. – Дарью!
Светка тяжело вздохнула и крикнула:
– Дашка!
Дочь долго не подходила, а потом он услышал недовольное:
– Алло!
– Даша, доченька, – залепетал растерянный Любочкин, – я вот… в больнице. Говорят, сердце. Ты не могла бы…
– Нет, – оборвала его дочь. – Не могла.
Помолчали с минуту.
– Ты ж моя дочь! – с обидой сказал Любочкин. – И что я тебе… Плохого?
– А хорошего? – жестко ответила Дарья. – Вот напрягусь – не припомню! Ладно, заканчивай. Ты меня не разжалобишь. – И со всхлипом добавила: – А ты? Ко мне в роддом пришел? Или вообще – пришел? Хоть когда? На выпускной? Или на день рождения? – Она снова всхлипнула и бросила трубку.
Любочкин сел на корточки и уставился на батарею, что стояла ровно напротив.
К автомату подошел мужик в махровом халате и с удивлением посмотрел на Любочкина. Любочкин встал и отошел к окну.
Мужик болтал долго, отвернувшись к стене и прикрывая трубку рукой.
Любочкин вдруг оживился и стал поглядывать на него с нетерпением и покрякивать – мол, сколько можно? Пользуются тем, что бесплатно!
Наконец мужик наговорился и пошел по коридору к палате.
Любочкин схватил трубку и быстро набрал номер.
– Рая! – почему-то обрадовался он. – Рая, привет! Это я, Коля. Николай. Как ты там, Рая? Здорова?
Она начала что-то ему про себя, но он нетерпеливо ее перебил:
– А я вот в больнице, Рая. Говорят, неполадки с сердцем. Лежу тут… В гордом, можно сказать, одиночестве.
Жаловался Любочкин: не приходит никто. Треники принести некому.
– Может, подъедешь, а, Рай? Привезешь? С сердцем проблемы, – повторил он, – в кардиологии я!
Потом замолчал, растерянно слушая собеседницу, и сумел только вымолвить:
– Как при чем тут кардиология? Нет никакого сердца? Почему нет сердца? Что ты несешь? Какие обиды, Рая? Смертельные? Господи, ты щас о чем? Сволочь? Ну, ладно, как скажешь… И тебе не хворать… – тихо закончил он и положил трубку.
Снова присел на корточки и снова уставился на батарею. «Такие дела», – подумал он.
И добавил вслух:
– Хреновые…
Он уже пошел было к палате, как вдруг еще одна шальная мысль пришла ему в голову.
Он бросился к телефону и набрал номер Ольги Мелентьевой. Главной беды его жизни.
Трубку взял подросток со звонким, ломающимся голосом.
– Мам! – крикнул он в глубину квартиры. – Тебя! Какой-то мужик.
Он услышал ворчание Ольги и тут же ее недовольный голос:
– Кто? – переспросила она. – Любочкин, ты? Ну, и какого рожна? А, заболел! Ну, поправляйся! Приехать к тебе? Пижаму? Ты что, оборзел? Какая пижама, какое приехать? У меня своя жизнь, Любочкин. И ты не имеешь к ней ни малейшего отношения. Понял? Если по-человечески? Ты в психиатрическом, что ли?