Вечный жемчуг.
Шрифт:
— Это знаете что? — оживленно сказал Валерка.— Это посудина древних мореплавателей, которые здесь жили тысячу лет назад.
— Может, в ней клад? — заинтересовался Володька.
Но в древней посудине ничего не было. Кроме мокрого песка.
— В них варили раньше похлебку из синих водорослей,— сказал Валерка.
— Хочу похлебку из синих водорослей,— с шутливой жалобностью сообщил Братик.— Есть хочется.
— Бр,— сказал Володька.
— И ничего не «бр». Она вкусная. Только этих водорослей здесь нет.
— Давайте наловим и сварим
— Еще чего! — воскликнул тот. Мы засмеялись.
Маленькие серые крабы, словно услышав коварные Валеркины слова, разбегались по песку и прятались под камнями. На многих камнях темнела щетина плоских ракушек — вроде черноморских мидий.
— Сварим моллюсков,— сказал Валерка.— Вполне съедобно.
— А где огонь? — спросил Володька.
Я сразу вспомнил. Побежал, разыскал на берегу свою одежду, вытряхнул карманы. Выпали два синих билета — с ними я и мой приятель Алька Головкин лет пятнадцать назад ходили в кинотеатр «Темп» на фильм «Смелые люди». Потом скользнуло мне в ладонь увеличительное стеклышко — Алькин подарок.
Солнце стояло невысоко, но грело еще хорошо. Я навел огненную точку от стекла на билеты, и скоро на них запрыгал бесцветный огонек...
Мы набрали сухой травы и веток, сварили ракушки в старинном горшке, в морской воде, которая булькала совсем по-домашнему—как суп на газовой плите. Некоторые раковины открылись сами, другие Валерка вскрывал острием своего палаша. Мясо было солоноватым и пахло морем. Ну и прекрасно! Володька сказал, что всю жизнь будет помнить этот обед.
Всю жизнь... Будет помнить! И мы снова подумали все об одном: скоро наступит время, когда останется только одно — помнить друг друга.
Мы легли рядом на сухой песок, прижались плечами и стали молчать. Справа от меня был Валерка, слева мой Володька.
Валерка сказал наконец:
— Что-то все равно не так. Будто не сделали самого главного.
— Мы на маяке не были,— напомнил Володька.
— Разве это самое главное? — с мягким упреком сказал Братик.
— А кто знает,— упрямо произнес Володька.
Я посмотрел на него, потом на Валерку. Видно, у меня и у Валерки мелькнула одна мысль.
— Надо зажечь маяк,— торопливо сказал я.— Не зря же мы попали на этот остров.
Братик и Володька разом приподнялись, уткнув острые локти в песок.
Валерка подумал и покачал головой.
— Я тоже хотел... Нет, невозможно. Там должны гореть масляные лампы. А где масло? Кто будет следить? Их надо заряжать, они не могут гореть вечно.
Володька слева от меня резко шевельнулся, и я почувствовал его требовательный взгляд. Я сказал:
— А жемчуг? Он горит вечно.
Валерка быстро вскинул и опустил глаза.
— Это же подарок. Он же ваш — Володькин и твой.
— Он и будет наш. И ваш тоже,— заговорил я как можно убедительнее.— Только он будет гореть! Как...— У меня в голове заскакали всякие мысли про негасимый огонь. Но здесь не нужны были красивые слова. И я заговорил сбивчиво: — Ну,
— И ты вернешься раньше, Дэни,— вдруг тихо сказал Братик.— Не надо будет огибать Барьер.
Верно, Василек! Тут штурману Дэну нечего возразить.
Я вынул из кармашка тяжелый шарик с голубой искоркой внутри. Валерка взял его на ладонь.
— А как зажечь? От простого огня он не загорится. Он вспыхивает лишь от очень сильного пламени. От молнии или от горящего железа...
— Эх ты, штурман! — воскликнул я.— Ты забыл? На всех маяках есть громадные линзы! Мы соберем солнечные лучи!.. Бежим, пока солнце не ушло!
Запыхавшись, мы выбрались на каменную площадку у подножия маяка. Дверь была сорвана. Угрюмо чернел сводчатый вход. Нас не испугала эта угрюмость, мы торопились не упустить солнце: оно было близко от горизонта и стало желтоватым. И все-таки мы задержались у башни.
Недалеко от фундамента среди обкатанных камней лежал огромный якорь. Изъеденный солью, весь красный от морской ржавчины. Его веретено плотно прижималось к плоской базальтовой площадке, один рог с треугольной лапой торчал вверх, а второй целиком ушел в камень. Словно давным-давно камень расплавился, охватил якорную лапу жидкой массой и застыл снова.
Валерка погладил ржавое туловище якоря.
— Знаете, сколько времени он лежит? Здесь было когда-то морское дно, а потом вода отступила. Наверно, он оторвался от корабля больше тысячи лет назад. Так и остался... Смотрите, он намертво врос в планету.
Мы с Братиком тоже погладили покрытую ржавчиной спину якоря-великана. А Володька хотел пошевелить большое кольцо, куда ввязывают канат, но оно приросло к проушине.
— Солнце уходит,— сказал я.
Тени от якоря, от камней, от невысоких скал, где был выход из лабиринта, стали длинными и протянулись по склону.
Мы вошли в башню.
Башня была квадратная снаружи и круглая внутри. Будто в четырехугольном столбе просверлили широкий ствол. Там, где снаружи приходились углы, каменная кладка получилась особенно толстой. В ней давние строители выбили полукруглые углубления. Ломаной линией от ниши к нише уходила вверх железная тонкая лестница. Когда мы стали подниматься, она гулко задрожала и с перил посыпалась ржавая чешуя.
Идти было страшновато. Круглая пустота гудела вверху и внизу. Но в узкие окна проникало солнце и рассекало эту пустоту лучами; лучи стали уже розовыми, и надо было спешить.
Я шел последним и смотрел, чтобы Володька и Братик по своей беспечности не загремели со ступеней. Поэтому лишь мельком поглядывал по сторонам. Но все же заметил в нишах мотки полусгнивших канатов, круглые фонари и какие-то черные сундуки, от которых тянулись вверх странные кожаные веревки.
После полутьмы круглого колодца застекленный фонарный ярус почти ослепил нас. Отсюда, с высоты, солнце еще не казалось слишком низким — это первое, что я заметил.