Ведьма Черного озера
Шрифт:
Такая внезапная перемена показалась полковнику подозрительной, и он велел принести седло. Беглый осмотр подтвердил его догадку: подпруга была искусно подрезана.
— Совсем с ума сошел, старый дурень, — сказал полковник Федору Дементьевичу, показывая ему подрезанную подпругу. — Это что еще за шутки? А если в ты насмерть расшибся?
Федор Дементьевич схватился за сердце, закатил глаза и принялся кричать, что он еще из ума не выжил и что непременно дознается, кто устроил ему эту подлость, испортив все удовольствие от поездки и едва не отправив на тот свет. Однако чем громче он кричал, тем более полковник укреплялся во мнении, что сие происшествие было-таки подстроено самим
— Делать-то что с тобой теперь, симулянт? — спросил он, решив отложить обсуждение предосудительного поведения Федора Дементьевича до более подходящего момента. — В город тебя, что ли, отправить?
— Поехали уж, — болезненно прошептал граф и слабо махнул рукой. — Авось, пока до места доберемся, отлежусь. Я вам еще покажу, как на медведя ходить надобно.
Полковник крякнул и принялся отдавать необходимые распоряжения. В свое время Федор Дементьевич был весьма недурным наездником — по крайней мере, умел не только держаться в седле, но и правильно из оного падать. Так что, если он говорил, что может ехать, то его словам, верно, можно было доверять. Ружье Федора Дементьевича положили рядом с ним на сиденье брички, сверху взгромоздили злополучное седло, лошадь взяли в повод, и кавалькада тронулась.
Едва движение возобновилось, как Федор Дементьевич вынул из кармана и с нескрываемым удовольствием раскурил толстую сигару. Развалясь на подушках и дымя, как испорченный камин, он с победоносным видом озирал окрестности. Впрочем, ловя на себе косые взгляды полковника, сей старый плут немедля закатывал глаза и принимался кряхтеть и стонать, хватая себя за разные части организма. Окончательно пресытившись этим недостойным зрелищем, Петр Львович вторично обозвал графа симулянтом и ускакал вперед.
До места добрались примерно через полчаса. Здесь лошадей пришлось оставить, поскольку дальше предстояло идти пешком. Федор Дементьевич, как и обещал полковнику, к этому моменту уже окончательно оправился после своего падения и глядел орлом. На лице его, розовом и пухлом, блуждала довольная улыбка, движения были быстрыми и уверенными — словом, казалось, что он получает от этой вылазки не меньшее, а может быть, и большее удовольствие, чем все остальные. Он покрикивал на мужиков, отдавал распоряжения, хлопотливо проверял, все ли на месте и все ли знают, куда идти и что делать, — в общем, играл роль радушного хозяина. Судя по всему, избавившись от досадной необходимости ехать верхом, на которой столь твердо настаивал полковник Шелепов, Федор Дементьевич теперь развлекался вовсю. В самом деле, отправляться на охоту, сидя в экипаже, было бы смешно и даже несколько неприлично, а верховой езды Федор Дементьевич не любил. Теперь же, после того, что стряслось в поле, все стало на свои места: и охотничьи традиции остались в неприкосновенности, и в седле трястись более не было никакой нужды. Что же до самой охоты, то Федор Дементьевич рад был случаю, с одной стороны, потешить гостей, а с другой — положить конец бесчинствам медведя, который не давал житья его мужикам.
На опушке их встретил лесник Федора Дементьевича, накануне получивший от графа приказ отыскать медвежье логово. Идти пришлось, слава богу, недалеко: потерявший страх мохнатый разбойник обосновался совсем недалеко от деревни, устроив себе временное жилище в гуще молодого подлеска, куда денисовские девки и ребятишки, бывало, хаживали за грибами и ягодами. Судя по поведению собак, которых с превеликим трудом удерживали двое дюжих егерей, медведь был дома — отсыпался, негодяй, после ночного разбоя.
Кустарник окружили, стали на номера, пустили собак. Все шло так, как обычно идет
Паля по медведю, Петр Львович грешным делом начисто позабыл и об упавшем с лошади Федоре Дементьевиче, и о своих обязанностях полкового командира, и о войне с Бонапартом — обо всем на свете позабыл он, наводя ружье на громадную бурую тушу, которая с треском ломилась через кусты. Не было для него в эту минуту дела важнее, чем остановить убегающего зверя меткой пулей, и, когда зверь, обиженно рыкнув в последний раз, боком завалился в бурелом, Петр Львович наряду с радостью испытал легкое разочарование: ну вот, все уже и кончилось...
Вслед за тем им овладело легкое беспокойство: как там этот инвалид, шут гороховый, симулянт, престарелый паяц — словом, как там милейший Федор Дементьевич, не помял ли его ненароком косолапый? Беспокойство это показалось Петру Львовичу странным и неуместным, тем более что номер Федора Дементьевича был далеко в стороне от того места, где медведь выбежал из кустов прямо на ружья охотников. Да и бежал зверь не к графу, а, напротив, совсем в другую сторону, так что для Петра Львовича лучше всего было выкинуть из головы глупые мысли, что он и сделал с огромным удовольствием.
Подойдя к поверженному медведю, от которого егеря с трудом оттащили собак, полковник увидел, что зверь и вправду велик — такого большого он, пожалуй, и в жизни не видывал. Окружившие добычу возбужденные охотники громко спорили, чей выстрел свалил косолапого; все, однако ж, сходились в едином мнении, что зверь был огромен и свиреп и что в одиночку с ним не сумел бы справиться даже самый искусный стрелок.
— Гляди-ка, Федор Дементьевич, — сказал полковник Шелепов, крутя ус, — какого великана ты в своих угодьях вырастил! Признайся, старый плут, ты его нарочно так раскормил, чтобы нас позабавить!
Федор Дементьевич не отвечал, и, оглядевшись, полковник с легким недоумением заметил, что графа до сих пор нет среди окруживших добычу стрелков. Это было дьявольски странно, поскольку стрельба закончилась уже добрых десять минут назад, а за это время добраться сюда с того места, где стоял в засаде Федор Дементьевич, можно было раз пять, притом любым способом — хоть пешком, хоть ползком, хоть на руках.
Отсутствие графа Бухвостова взволновало присутствующих. Недавнее падение Федора Дементьевича с лошади могло быть простой случайностью, или его собственной проделкой, или же чьей-то неумной шуткой — словом, оно могло быть чем угодно, хоть чудом Господа Бога, но оно таки было. Для человека столь почтенного возраста и солидного телосложения, каким был граф, такое падение могло иметь весьма неприятные последствия. Что с того, что всю дорогу, сидя в бричке, он улыбался, шутил и курил сигару? Пошутил-пошутил, а потом, когда все отвернулись, схватился за сердце и упал...