Ведьма-хранительница

Надежды пессимистов на холодную, затяжную весну развеялись уже в середине цветня. [1] Чуть отзвенела капель – дохнули жаркие южные ветра, вытапливая из почек бутоны, а из земли – сочные молодые травы. Несколько удивленные внезапным теплом, птицы вили гнезда, звери линяли, а люди доставали из сундуков сапоги и куртки, на всякий случай не пряча шуб и валенок. Всего три недели назад вниз по реке тянулись караваны льдин, а сегодня уже отцветали сливы и луга подернулись желтой дымкой одуванчиков. Лесное озерцо, еще не успевшее зарасти кувшинками, оторочили побегами камыши, припорошили сережками ивы. По водной ряби плясали солнечные блики, над раскаленным песком лениво колыхалось марево, стрекозы с треском вспарывали воздух, гоняясь за мошками. Сочная, по-весеннему яркая молодая листва зеленым пламенем трепетала на веточках, птичий оркестр исполнял залихватскую симфонию, в глубине леса томно куковала кукушка.

Все было настолько прекрасно и упоительно, что при взгляде на гору конспектов, пожелтевших свитков, расхлябанных гримуаров и прочей дряни у меня темнело в глазах и возникало непреодолимое желание утопиться в озере.

– Билет 127, вопрос 3, – неумолимо продолжал Лён. – «Самопроизвольный распад заклинаний и его причины».

– А… Э… Вот, например…

– Отлично, помнишь. Пошли дальше.

Я благодарно взглянула на вампира. Не будь его, я бы уже давно сбила язык и натрудила пассами руки, доказывая, что в закромах моей памяти еще не обросли пылью ценные сведения о непроизвольном распаде.

– Билет 128, вопрос 1. История развития магии.

– Может, пропустим?

– На экзамене тоже пропускать будешь?

– У-у-у… Я лучше семнадцать реакций конденсации энергии напишу. Ну какая разница, в каком году Рион Копыльский изобрел мультиполярную трансгрессию?

– Не Рион Копыльский, а Половья Белорская, твоя, между прочим, землячка.

– Давай повторим самое важное, а потом вернемся к истории.

– Отринь надежду, скудоумная отрочица. Нет тебе ни пощады, ни диплома.

– Ах ты, вампирюга! – Я бросилась на Лёна, и мы, сцепившись, покатились по пляжу. Тщетная попытка отстоять мое доброе имя. Вампир очень быстро одержал верх и, довольный, пригладил растрепанные волосы правой рукой, левой без видимых усилий прижимая меня к песку.

– Ну

– Проси пощады.

– Ни за что!

– Тогда лежи, – великодушно позволил вампир.

– Ну Лён! Мне повторять надо! У меня экзамен через три дня!

Вампир демонстративно зевнул, не убирая руки.

– Повторяй. Билет 128, вопрос 1. История развития магии.

– Не знаю! – Я дернулась из последних сил, но стальная рука даже не шелохнулась.

– Ага! Учи давай.

– Не буду! Он мне не попадется!

– Так что, выходит, я зря послал в Школу запрос на молодого специалиста?

– Ты это сделал?!

– Да, и уже раскаиваюсь. Магичка из тебя, как из козла – дойная корова!

– Лён, ты прелесть! – восхищенно завизжала я.

– Знаю, – уныло согласился вампир. – А еще дурак, каких поискать. Казалось бы, я знаю тебя достаточно долго и хорошо, чтобы не совершать подобной ошибки.

– Ну отпусти, я буду паинькой!

– Что-то не верится, – вздохнул Лён отодвигаясь.

Окрыленная радужной перспективой, я раскрыла конспект, но длинный столбик дат и имен живо привел меня в чувство. Я снова взбунтовалась:

– Ну почему я должна засорять мозги этой ерундой? Можно подумать, кладбищенские упыри и буерачные стрыги будут домогаться от меня фамилии изобретателя левитации или издохнут от страха при упоминании даты создания Межрасового Ковена Магов!

– Не засорять, а тренировать. Учи-учи, не отвлекайся. И набрось рубашку, у тебя уже плечи обгорели.

– Серьезно? Пока не чувствую. Погоди, полежу в купальнике еще пару минут, пусть загар возьмется покрепче. Мало ли какое лето выдастся, в прошлом году хорошего солнца вообще не было, так и ходила бледная, как вампир… то есть немочь.

Бледным Лёна не посмел бы назвать самый лютый недоброжелатель. Загар ложился на его кожу ровнее патоки, вампиру не приходилось прилагать для этого никаких усилий вроде многочасового лежания на пляже с натиранием специальными кремами.

– Итак, начнем. Я буду называть дату, а ты – всесторонне ее освещать, – предложил Лён, с книгой в руках переворачиваясь на спину и сладко потягиваясь, шурша крыльями по песку. – 147-ой год до эн э.

– М-м-м… Теория овеществления желаний?

– Да. Ты подсматриваешь. Закрой конспект. О, леший бы его побрал!

Я бы не возражала, если бы леший побрал не только конспект, но и свитки, гримуары, экзамены, Школу, да и Лёна в придачу.

– Кайел идет, – пояснил вампир, вскакивая на ноги и торопливо отряхивая песок с груди и штанов. – Меня здесь нет! Не было и не будет.

– Ладно, – проворчала я, втайне радуясь нежданной передышке. Впрочем, довольно сомнительной передышке. Кайел был нашей общей головной болью. Во-первых, он считал Лёна чем-то вроде своей записной книжки и консультанта по жизненно неважным вопросам, преследуя Повелителя, как голодный слепень. Во-вторых, твердо верил, что умирает от страшной болезни, вот только никак не мог определиться от какой. Разочаровавшись в Келле (несдержанная Травница, доведенная нытьем профессионального больного до белого каления, высказала симулянту все, что о нем думает, смертельно оскорбив несчастного страдальца), Кайел переключился на меня. Все свои каникулы и преддипломную практику я просидела в Догеве, собирая материал по свойствам уникального природно-магического явления, так называемого «эффекта черновика», попутно совершенствуясь во врачевании на страждущих добровольцах (с ведома Лёна и Келлы; последняя охотно поручала мне несложные операции вроде заговора прыщей и с еще большей радостью свалила на меня Кайела). Этот относительно молодой вампир (лет сто восемьдесят – двести) выглядел на все тридцать и, по нашему общему с Келлой мнению, был здоров как бык. Тем не менее я добросовестно осматривала его по любому поводу, честно пытаясь отыскать в крепком, упитанном теле зловещие признаки надвигающейся кончины, но тщетно. Брюшной тиф, чахотка, инфаркт, столбняк и гангрена моментально отступали, стоило мне убедить Кайела, что они проявляются совсем иначе. Он верил, но недолго. Уже через два-три дня он обнаруживал в себе новые симптомы и, стеная, бежал ко мне, твердо веря, что одна я могу спасти его от неминуемой гибели.