Ведьма и парашютист
Шрифт:
А может быть, дело было в летучих касаниях пальцев Инге, порхающих вверх и вниз по его груди и спине? Голова у Ури по-прежнему была легкая и пустая, как цветной воздушный шар - ярко-розовый с лилово-голубыми разводами. Внутри этого шара струились, кружась и переливаясь, невесомые свободные мысли, пестрые бессвязные слова и даже обрывки арии герцога про сердце красавицы, склонное к измене. И не было в нем никаких страхов, тех, с которыми Ури жил весь последний год. Страхи остались там, в поверженном, втиснутом в нелепую коль-чугу теле, у которого с парящим под потолком шаром не было ничего общего.
Пальцы Инге скользнули Ури под мышку, на этот
– Потерпите еще минуту. Где-то тут должен быть хитрый шов, что-то вроде молнии тех времен.
Пока рука ее шарила в поисках этого хитрого шва, в недрах шара мелькнула игривая мыслишка "а что, если?..." Но он не успел додумать, что именно "если", потому что кольчуга вдруг разом распахнулась от бедра до подмышки и дыхалка его облегченно расправилась. Мелкая рябь прошла по всему объему
шара, не вынуждая его, впрочем, приземлиться и соединиться с телом. А на поверхность неожиданно выплыл дурацкий нескромный вопрос:
– А кто такой Карл?
Рука Инге отшвырнула край кольчуги и застыла в воздухе:
– А что вы знаете про Карла?
– Ничего, - честно сознался Ури.
– Почему же спрашиваете?
– Потому и спрашиваю, что ничего не знаю.
Ури хотел было продолжать свой допрос, но Инге пресекла его, закрыв ему рот ладонью. Так вот просто взяла и прижала ладонь к его губам, - от кожи ее пахло какой-то горьковатой травой - и он умолк, не зная, как реагировать, а потом ни с того, ни с сего впился зубами в упругие подушечки у основания ее пальцев. Сперва прикусил слегка, чуть-чуть, а затем стиснул челюсти сильнее, проникая зубами в теплую, полнокровную плоть. Ладонь дрогнула и он замер в ожидании затрещины.
Однако Инге не только не отняла руку, чтобы его ударить, но даже не попыталась высвободить защемленную его прикусом мякоть под пальцами. Она словно окаменела рядом с ним и тишину нарушала только горячая пульсация крови в прижатой к его губам ладони. Воздушный шар в голове Ури взвился под самый потолок и попытался вырваться наружу. Но ему это не удалось, так что ему пришлось вернуться назад к телу, которое быстро наполнялось предвкушением.
Последний год был разрушительным, он научил Ури избегать предвкушений такого рода - те разочарования, которые они несли за собой, поссорили его со всеми, кто был ему дорог. Он уже привык к одиночеству и научился его ценить: одиночество обеспечивало ему хотя бы видимость душевного покоя. Но на этот раз предвкушение было наполнено настойчивостью такой силы, на которую он, казалось, давно был неспособен, и осторожность покинула его. Подвела, оставила его на произвол судьбы.
Если бы Инге спугнула его неловким словом или жестом, он, пожалуй, мог бы еще вырваться из-под этого наваждения. Мог бы вернуться в спокойную гавань своей отрешенности, достигнутой им с таким трудом. Но она по-прежнему стояла, не шевелясь и не отнимая безвольную ладонь, словно предоставляя ему свободу действий. И тогда он отпустил ее ладонь и привлек ее к себе. Она прильнула к нему, не сопротивляясь. Во всех точках, где ее тело прикасалось к его, вспыхивали, сливаясь друг с другом пронзительно-синие огоньки, отчего воздушный шар его головы, наконец, оторвался от тела и, протаранив потолок и крышу, воззнесся неведомо в какие выси. А дальше он уже ничего не помнил, кроме того, как эта незнакомая женщина таяла у него в руках, растворяясь в нем и шепча давно забытые ласковые слова на языке его детства.
До сих пор все его женщины - и любимые, и случайные, - в минуты
– ведь уже давно он мог выдавить из себя только суровое и безликое слово "мать".
Обессиленный и на редкость умиротворенный, Ури лежал, уткнувшись лицом в незнакомое, плотное, очень белое плечо. Он пробежал пальцами от плеча к ладони, поднял укушенную им руку и поцеловал. Инге повернула ладонь к себе и усмехнулась:
– До крови все же не прокусил. А я думала, ты - вампир.
– К сожалению, не вампир. А жаль, ведьма и вампир - какая чудная пара!
– С чего ты взял, что я ведьма?
– Во-первых, ты сама созналась.
Внезапный переход на "ты" для Ури был прост, в его языке все обращались друг к другу на "ты". А вот для нее это что - знак близости? Впрочем у него еще будет время это выяснить.
– Во-вторых, об этом вчера громко кричала малиновая фурия во дворе.
– Малиновая фурия?
– сперва не поняла Инге, но быстро догадалась.
– Ах, Марта! И ты что, ей поверил?
– Конечно, поверил. Разве ты не подмешала мне в лекарство приворотное зелье?
Инге приподнялась на локте и посмотрела ему прямо в глаза, близко, близко, так что он увидел в ее глазах свое крошечное искаженное отражение.
– Ты прав - подмешала.
Трудно было понять, шутит она или говорит всерьез. Она продолжала пристально смотреть на него, нисколько не стесняясь своей наготы. Груди у нее были крупные, тугие, очень белые со светлыми розовыми сосками. Таких сосков он рфньше не видел, у всех его прошлых девушек соски были темные, порой почти черные. Он нежно, почти не касаясь, обвел пальцами правой руки розовую вишенку соска, плоские синие глаза дрогнули и закрылись. Тут кто-то заколотил в дверь, негромко, но отчаянно, и из коридора донеслось жалобное повизгивание, похожее на плач обиженного ребенка.
– Ревнует, - не открывая глаз, сказала Инге, откинулась назад и положила левую ладонь Ури себе на вторую грудь.
– Он у меня очень ревнивый.
Уже чувствуя, как его снова засасывает в зияющую воронку, сплетенную из ее рук, ног, волос, горячих губ и белого живота, Ури на секунду вынырнул на поверхность, чтобы спросить:
– А к Карлу он тоже ревновал?
Задавая свой вопрос, он на миг открыл глаза - прижавшись носом к черному стеклу, на него из темноты смотрел Губертус, седые волосы развевались на ветру, бородатый рот ощерился в злобной гримасе.
КЛАУС
Обидно, что у меня совсем нет денег. А то я мог бы сколько угодно играть на автомате, потому что мы с мамкой теперь каждый день таскаемся в "Губертус" жаловаться на фрау Инге. Сперва все нас жалели, и даже Гейнц помирился было с мамкой, но она тут же с ним опять поссорилась, потому что он не захотел дать ей денег, а сказал, пусть она требует выкидное пособие за то, что нас выкинули. Мамка, конечно, начала на него кричать, зачем он притворяется - ведь он прекрасно знает, что никакого пособия ей не полагается, раз фрау Инге всегда платила ей в лапу, иначе она бы перестала получать деньги от государства за своего идиота, - это она про меня.